Магия книги

Странно и неприятно в этом прожженном жизнелюбце, прежде всего, глубокая связь виртуозности и наивности. Виртуозностью он обязан, помимо своей крепкой физической конституции и работоспособности, в первую очередь, тому, что милостью судьбы был избавлен от бесконечных, парализующих волю и отупляющих школьных занятий, которые мы сегодня видим непременным условием воспитания, боясь, как бы молодежь не выросла необузданной. Как все мужчины того времени, Казанова начал познавать жизнь в очень юном возрасте, он рано становится самостоятельным и привыкает полагаться только на себя самого, его формируют и воспитывают общество, жизненные трудности и, не в последнюю очередь, женщины; он учится приспосабливаться, учится играть и носить маску, учится хитрости и такту, а поскольку все его дарования и инстинкты направлены на внешнюю сторону жизни и только в ней находят удовлетворение, он становится виртуозом галантного обхождения. Но в то же время остается совершенно наивным; даже старик Казанова, рассказывающий, причем не без скабрезности, о многочисленных любовных приключениях своей жизни, покажется невинным ягненком, если сравнить его с современными людьми, с их противоречивой психикой. Он соблазняет десятки девиц и дам, и никогда его не пронизывает ужас любви, ее метафизика, никогда у него не бывает головокружения над ее безднами. Лишь в глубокой старости, не по своей воле оставшись в одиночестве, без блеска, без женщин, без денег, без приключений, в богемском замке Дуке, он понимает, что жизнь не безупречна, что она, пожалуй, бывает и непростой.

И нас завораживает в нем удивительная двойственность: совершенно не достижимая для нас, испорченных школой и узкими рамками профессии, виртуозность жизненного искусства и наивность, столь приятная и милая наивность. Иногда эта наивность оказывается весьма полезной, ибо его совесть — живую — омрачают не только мысли о похищенной чести многих девиц и о многих разрушенных браках, но и крупные подлости, всевозможные мошенничества, разнообразнейшие махинации, которыми он развлекался и благодаря которым в его жизни появлялись дополнительные забавы, а также деньги, нужные для путешествий, игр и утех, любовных похождений. На все упреки в неприличном поведении, как и на все укоры совести, он отвечает не софистикой или цинизмом, а милой детской улыбкой. Он признает, что не раз проворачивал рискованные делишки и изрядно надувал людей, но, видит Бог, он совершенно не понимает, как это его угораздило ввязаться в какие-то аферы, он же всегда все делал из лучших побуждений, ну, быть может, иной раз поддавался минутной рассеянности; и всегда он играючи находит себе оправдание и опровергает приговор своей совести и осуждение целого света.

Сегодня, куда ни погляди, видишь прожженных мошенников и бессовестных дельцов, нет нынче недостатка и в утонченных дамских угодниках, однако ни один из них никогда не вызовет у нас любопытства. Даже у самого одаренного в этом смысле мужчины, мы заметили бы, сравнив его с Казановой, отсутствие двух высоких качеств: живого, действенного стиля жизни, свойственного высокородному дворянину, и яркого литературного дарования. Думаю, в любовных письмах какого-ни-будь берлинского донжуана наших дней или в откровениях нынешних спекулянтов мы найдем не более высокую духовную культуру и не более изысканный слог, чем в иллюстрированных журналах, которые эти господа читают.

Именно доведенная до совершенства внешняя культура и отчетливо выраженный стиль жизни позволяют поставить Казанову намного выше его нынешних коллег. Стилистически безупречная, прекрасная линия его жизни пробуждает у нас ту же ностальгию, что мы чувствуем, увидев какое-нибудь неприметное здание или скромную вещицу той эпохи, — им присуще то, чего начисто лишена наша современная жизнь, — цельность и красота. И как раз поэтому несостоятельно опасение моралистов, что знакомство с мемуарами Казановы может испортить сегодняшних читателей.

Увы, эти страхи абсолютно безосновательны. Корабль, который уходит от наших берегов, унося этого героя, — это не его гений и не аморальность, а образованность и культура его эпохи. Их нет, а меж тем, только будучи укорененным в такой почве, находясь на таком уровне, человек может, обладая крохотным личным преимуществом, оказывать мощное воздействие на других людей.