– Но кости? – скептически улыбнулся я, отложив бутерброд, – Что могут сделать какие-то кости?
Дэйю пристально посмотрела на меня:
– Все. Кости могут все. Ночью я покажу тебе, на что способна истинная магия костей.
– И она работает только по ночам? – съязвил я.
– Нет, молодой господин. Я работаю только по ночам, – она резко встала из-за стола и решительно повела рукой. – Не провожайте.
– Зря ты так, – укорил Учитель Доо, подливая свежего чаю и сдерживая зевок. – Я видел пару раз Дэйю в деле... Не советую смеяться над ее умениями.
– Но Учитель... кости?
– А что такое кости, по-твоему?
– Останки мертвецов, конечно!
– Как ты думаешь, почему в империи Янгао, особенно в Бахаре, верят лишь в Судьбу и Смерть? – он устало вздохнул. – Нашим соседям мироздание подарило множество разных богов, а мы довольствуемся малым...
– Ну... так положено. Судьба – это то, чем живет человек, а Смерть...
– И ею живет. Как тебе кажется, кого на земле больше – мертвых или живых?
– Мертвых, конечно! – охотно переключился на беседу об умозрительных вещах, ибо рассуждения о магии костей показались мне откровенной глупостью. – Люди живут десятки лет, а умирают уже столько тысячелетий...
– Небо наделяет нас судьбой, а земля – смертью. Сама земная жизнь – это нить судьбы от рождения до смерти, путь наш таков... Пыль, которую так легкомысленно носит ветер, – это кости и прах миллионов, живших до нас, мы стопами упираемся в предков, стоим на их плечах и метафорически, и буквально. Нашу судьбу знает небо, а жизнь и смерть – во власти земли. Не шути с этими силами, мальчик.
Я представил мир, населенный покойниками, среди которых в отчаянии бродит горстка живых, и усмехнулся, чтобы прогнать непрошеный страх. Учитель Доо понимающе улыбнулся в ответ и, с нарочито старческим кряхтением, поднялся с кресла:
– Сбегай-ка к книжнику, закажи сочинения Пилигрима Снисского «О вере и обычаях народов, населяющих твердь»... – испытующе смерил меня взглядом и легкомысленно махнул рукой. – Полную версию, разрешаю: ты уже не маленький.
Из лавки книжника я вышел в самый пик полуденного зноя. Обливаясь потом, добрел до кабачка Умина и решил передохнуть в полюбившемся местечке. Кабатчик суетился на кухне, даже жара была ему нипочем. Приветливо кивнув, выдал запотевший бокал холодной воды с лимоном и разрешающе махнул головой в сторону сада.
Сад был пуст, только в самой густой тени деревьев обедал десятник Гёро, так и не снявший плотной кожаной кирасы.
– Здравствуйте, господин десятник. Позволите? – под одобряющий кивок я подсел к нему.
– Здравствуй, молодой господин, – его усталое лицо прояснилось. – Тоже оценили прелести северо-западной кухни? Только Умин варит настоящую молочную кашу. Вот, пристрастился к ней в кайджунских походах...
Опять экзотическое блюдо из молока... ну и затейник этот Умин! Я с любопытством заглянул в глубокую керамическую миску, стоящую перед десятником и обнаружил какое-то подозрительное белое месиво из разваренных зерен с островками мелко порезанных персиков и лужицей расплавленного масла.
– Ка-ша? Это съедобно?
– Ну... те, кто отказывались ее есть, давно умерли с голоду... – он довольно зажмурился. – Приятно вспомнить молодость!
– Как продвигается служба? – приступил я к расспросам.
– Не за обедом... – расслабленно вздохнул он и чуть поморщился. – Не порти мне аппетит.
– Неужели не все спокойно в замечательном квартале Ворон? – не унимался я, мне было интересно узнать его мнение о происходящем. – А вот, например, кражи...
Видимо, и впрямь не все просто было с этими преступлениями, ибо старый служака мгновенно вспылил.
– Не лезь! – он раздраженно швырнул ложку в тарелку, и каша брызгами разлетелась по столу. – Ради Судьбы и Смерти, не лезь ты в эти дела!
– Это почему же? – я почти хамил, возмущенный переменой его тона. – Мне стоит начинать беспокоиться о сохранности накоплений? – я чуть не рассмеялся, представив кражу риса и окорока из кухонной кладовой.
– Единственное, что меня беспокоит, – жестко парировал стражник, пристально глядя мне в лицо сузившимися глазами, – это твое неуемное желание сунуть нос в дела, которые тебя совершенно не касаются. Кто бы ни был в этом замешан, местные будут покрывать друг друга до последнего. А ты – чужак. Ты всегда будешь здесь чужаком. И если кто-нибудь поймает тебя на чрезмерном любопытстве... Если это будет кто-то серьезный, то я только и смогу, что выловить твой труп из озера.
– Моя семья... – гордо приподнял я подбородок, несмотря на холодок, пробежавший по позвоночнику.
– Да плевать им на твою семью! Выдадут вместо виновного какого-нибудь бродягу без рода, без племени... твоя семья никогда не узнает правды. Ты мал еще. Ни черта не понимаешь!
– Так ведь духи... – не унимался я. – Мельхиор говорил...
– Какие духи?!! – и десятник выдал тираду, какую я никогда не встречал в своих книжках. – Духи не оставляют следы грязных сапожищ вот такенного размера!..
Он понял, что проговорился, и помрачнел:
– Не порти мне аппетит, молодой господин. И, ради Судьбы, держись от всего этого подальше.