Магия костей (СИ)

День прошел в раздумьях о личности преступника. Я все больше склонялся к выводу о том, что грабитель и «коварный соблазнитель» могут быть одним и тем же человеком. Лишь раз Учитель Доо отвлек меня от пустого марания листов бумаги, велев собрать вязанку хвороста и приготовиться к ночному походу с Дэйю. Я собрал сухие ветки, сложенные вдоль забора после уборки сада, аккуратно увязал их, накормил Сию обрезками утки, которой с удовольствием поужинал Учитель... Мне же был дан совет не наедаться, поэтому пришлось ограничиться чаем с булкой и снятыми с дерева зрелыми персиками.

Смеркалось. Стукнула калитка заднего входа, и во внутренний дворик проскользнула Дейю, удерживая на плече большой мешок. Она была странно одета: кожаные башмачки, кожаная жилетка, обнажающая унизанные браслетами иссохшие руки, и замшевая юбка в пол, отделанная бусинами и бахромой. Совершенно варварский наряд – я демонстративно поморщился. Властно, будто имеет на это право, она поманила меня смуглой рукой. Ага, разбежался!.. Толчок в спину от Учителя Доо – и я вылетел из дома с ветерком, еле успев затормозить возле подготовленной вязанки.

Я молча следовал за старухой – сначала через лес, затем мы спустились в заброшенный карьер для добычи глины, расположенный недалеко от озера. Местные тут давно не бывали. Света полной луны хватало, чтобы собрать вывороченные камни и сложить подобие очага. Хватало и для того, чтобы найти пару сухих стволов и бросить их в основание, а сверху засыпать распотрошенной вязанкой – чтобы костер не только сразу загорелся, но и долго не гас. Через полчаса на огонь был водружен котелок с речной водой, принесенной старухой во фляге, и Дэйю начала готовиться к обряду. Из свертка мягкой замши был извлечен кривой обсидиановый нож, матово сверкнувший в мятущемся свете костра. Им был очерчен круг, в центре которого оказались я, котелок и огонь. Бережно, почти ласкающим жестом старуха погрузила нож в глину рядом с нами. Лунный луч упал на навершие рукояти и влил свой холодный огонь в его сердцевину. Рядом Дэйю аккуратно разложила набор костей из притороченного с поясу мешочка. Там были панцирь черепахи, чьи-то лопатка, коленная чашечка, пара фаланг пальцев, грудная клетка с ребрами и череп какого-то мелкого зверька. Сию внутри недовольно фыркнул, но покинуть меня не спешил.

Дэйю сняла с ног башмаки, распахнула ворот жилетки и распустила волосы. Я, повинуясь ее требовательному взгляду, сделал то же самое. В котелке закипела вода. Старуха бросила туда пучок какой-то травы, звездочки бадьяна, почти созревшие мандарины с ветками и запела на странном языке низким рокочущим голосом. Иногда в нем проскакивали знакомые корни слов храмового наречия, но общий смысл песнопения ускользал вместе с дымом к луне по мерцающей тонкой нити, протянувшейся от сверкающего темного ножа к ночному светилу. Через какое-то время ритм песни захватил меня, и я стал подпевать старухе, ведя мелодию без слов... Да полно! Старухе ли? Ее бедра отяжелели и налились упругой силой, босые стопы с пухлыми пальчиками мерно ударяли о землю, руки, которыми она водила над костями, засияли белизной. На округлившемся лице сверкали огромные глаза, опушенные длинными ресницами, а проговаривающий слова заклятья рот манил сочными губами. И нельзя было понять, седина или лунный свет вспыхивали искрами в ее длинных волосах, как в обсидиановом ноже.

Руки души на плечах,

Руки души.

Брат мой родился, зачах.

Снова родись в тиши.

Дышит земля,

Дышит ночь,

Дышит свеча...

Ты тоже дыши.

Дыши. Дыши...

Я не помню, как пел – я не знал этих слов, но они сами слетали с моего языка. Я не умел так танцевать, но я танцевал. А главное – я дышал, как и просили слова древней песни. Мы раскачивались, соединив ладони, и под ногами подрагивала земля, а костер, взметнувшись в небо, грозил сжечь луну. Я почти умер. Мои пальцы, вцепившиеся в Дэйю, скрючились когтями, предплечья ссохлись и покрылись старческими пигментными пятнами... Воздух потрескивал, волоски на руках вставали дыбом, по позвоночнику строем маршировали мурашки.

Круг, очерченный ножом, обступили тени. Их плоские лица молча пялились на нас темными провалами глаз. Одна из теней, с младенцем на руках, передала его соседке и рассыпалась в прах. Та передала сверток следующей и тоже исчезла. И так по кругу, пока не осталась последняя. Размахнувшись, она перебросила ребенка через оградительную черту. Он рассеялся в воздухе черной пылью. У ног кто-то слабо пискнул, и мы разошлись в стороны.

Из всего ассортимента выложенных костей пробудилась лишь грудная клетка, которая выросла в черную кошку, без единого белого волоска. Из ее глаз вырывался сноп света, а когти сверкали, как обсидиановый нож. Сию не выдержал. До этого момента он сидел во мне тихо, но создание древней магии нарушило его душевное равновесие. С призывным урчанием он сорвался с ладони и, роняя алые искры, ринулся к воссозданной красотке, кокетливо помахивающей хвостом.