— Привет, — сказала я, подходя к ней. Знакомые запахи порошкового мела и скипидара помогли мне расслабиться. — Так ты уже выбрала?
Она подняла на меня глаза, а я нахмурилась. Вид у подруги был какой-то странный, хотя, возможно, мне это просто показалось из-за ярких прямых лучей послеполуденного солнца, проникавших в класс через окно. Венди улыбнулась и пожала плечами.
— Ты в порядке? — спросила я.
— В полном, — со смехом ответила она.
Понимающе кивнув, я потянулась к ближайшей кипе листов. На верхнем крупными буквами было написано «Новая жизнь» из мюзикла «Джекил и Хайд». Одна из самых любимых песен Венди. Она постоянно поет ее в машине, и эта мелодия очень подходит к ее меццо-сопрано.
— Насколько я поняла, ты положила эту песню сверху, потому что уже выбрала ее? — уточнила я.
— Ну да.
Подруга нервно теребила серебристые и красные звездочки, украшавшие ее ухо. Наступила пауза.
— Ну… — Я на секунду задумалась. — Нам нужна одна песня и два монолога. А какие монологи предложил тебе Стокс?
Она на мгновение растерялась, но тут же полезла в свой рюкзак.
— Ага… этот… и этот. — Она помахала папкой и раскрыла ее. Внутри были фотокопии двух монологов, уже испещренных пометами, сделанными розовым маркером. — Королева Екатерина из «Генриха VIII» и вот этот из «Места преступления: Страна, где сбываются мечты».[22]
— Она как-то глупо ухмыльнулась. — Это и впрямь очень смешно. «Девять-один-один — это что, горячая линия? А вас похищают пираты?»Я улыбнулась. Сегодня Венди была более возбужденной, чем обычно.
— Ну, а почему монолог Екатерины?
— Ты спрашиваешь серьезно?
— Да. Ведь он не настолько популярен, согласна?
— Возможно. Как раз поэтому его и стоит прочесть.
— Я предпочла бы кого-нибудь из более молодых королев. Я хочу сказать… она уже в возрасте и весьма зрелая и сформировавшаяся.
— Я смогу это передать.
Нахмурившись, Венди встала, и я наконец поняла, что смущало меня в ее облике: она не накрасила губы. Странно.
Взойдя на покрытую ковром импровизированную сцену, она взяла лист с текстом и начала:
На лице Венди отразилась такая печаль, что я от изумления утратила дар речи. Никогда не видела, что подруга так преображалась. Выдержав небольшую паузу, она продолжила драматическим шепотом:
Вздохнув, Венди закончила:
Она замолчала, еще раз взглянула на текст, затем на меня.
— Здорово. Ты меня убедила. Это и вправду было потрясающе, — сказала я, улыбнувшись.
— Я тоже так считаю, — ответила она, гордо вскинув голову.
В этот момент Венди стала очень похожа на Лилит. Задумавшись об этом, я представила Ника, почти ощутила запах его геля для волос, прикосновение его теплых пальцев. «Сконцентрируйся! — приказала я себе. — Ты должна помочь подруге». Я постучала пальцем по нотам, лежавшим на парте.
— Ну что ж, я думаю, что все пройдет отлично. Единственное, надо подумать, не выбрать ли что-нибудь более драматичное, как думаешь? Хотя эта песня, конечно, прекрасно подходит для твоего голоса.
Под «Новой жизнью» были ноты «Сынка твоего папаши» из «Рэгтайма».[24]
— О-о-о… это тоже отличная вещь, — заметила я.
Ответом мне было молчание. Я подняла глаза от бумаг.
Венди смотрела прямо на меня. Ее глаза были прищурены, а руки безвольно опустились вдоль тела. Листы валялись на ковре.
— Венди?
Она сошла с ковра:
— Силла…
— Что с тобой?
Может быть, мисс Трип чего-то ей наговорила, и поэтому она сейчас в таком странном состоянии?
— Ничего, — покачала она головой.
— Ты кажешься… совсем другой.
— Разве?
Выражение ее лица стало преувеличенно бесхитростным и невинным. Мы словно разыгрывали пантомиму. Мне стало обидно, так как раньше подруга никогда от меня ничего не скрывала.
— Что сказала мисс Трип?
— Психолог? — Она захихикала. — Она считает, что ты совсем свихнулась.
Совсем свихнулась? Похоже, что у Венди окончательно поехала крыша из-за театра: все эти монологи из Шекспира и Теннесси свели ее с ума.
— Может… тебе лучше прилечь? — произнесла я.
Подруга вздрогнула, склонила голову и надула губы; плечи ее поникли.
— Я думала о твоем отце.
Деревянный стул вдруг показался мне очень неудобным и жестким.
— О моем отце? — хрипло переспросила я.
Подойдя ближе ко мне, Венди кивнула:
— Тебя когда-нибудь интересовало, о чем он думал в последний миг своей жизни? О тебе? О твоей матери? А может, о своем прошлом?
— Я об этом не думаю.