Магия моего мозга. Откровения «личного телепата Сталина»

Вы, Лаврентий Павлович, когда затребовали этот отчет, уточнили, что именно вас интересует. Отвечаю: товарищ Сталин не поддается внушению — это человек со стальной волей. К тому же у него имеется то, что отличает истинного государственного мужа от политика — харизма. Тот незримый ореол, та аура, что приводит к повиновению целые народы, а у врагов вызывает почтение.

Харизма — продукт высшей нервной деятельности, и ее тоже можно назвать необыкновенной психологической способностью, имеющей отдаленное сходство с массовым гипнозом.

Но по порядку.

Когда я вошел в кабинет, тов. Сталин сидел за столом, изучая какие-то документы. Увидев меня, он встал, приблизился и молча оглядел меня, словно изучая. А я изучал его.

Иосиф Виссарионович был ко мне доброжелателен, хотя и чувствовалось явное недоверие. Видимо, получив различные материалы, вождь составил обо мне нелестное мнение, как об очередном шарлатане.

Потом Иосиф Виссарионович предложил мне сесть, и мы закурили — он трубку, я — папиросу.

— Откуда вы родом, товарищ Мессинг? — спросил Сталин спокойно, но пристальный взгляд его желтых глаз не позволял расслабиться.

Нет, я не испытывал страха, мне ничего не грозило. Просто, разочаровавшись во мне, вождь просто отпустил бы меня, навсегда позабыв о моем существовании. А я хотел, ну, не то чтобы понравиться, но произвести наилучшее впечатление — точно.

Я рассказал о моей родине, о семье.

— А когда вы ощутили свои способности, Вольф Григорьевич?

— В отрочестве, товарищ Сталин, или даже в детстве, когда предсказал, что у соседа корова сдохнет. Но тогда я не понимал, что это именно мои способности позволили заглянуть в будущее. Да я и слов таких не знал…

Иосиф Виссарионович усмехнулся, вынул трубку изо рта и сказал:

— Говорят, что вы ловкач, умеете проходить сквозь стены. Это правда?

— Нет, товарищ Сталин, сквозь стены — это уже слишком. Но силой внушения могу заставить пропустить меня или просто не заметить. Отвести глаза.

Вождь хмыкнул.

— Ваша сила внушения заставила Лаврентия сменить всю свою охрану. А что вы еще умеете, кроме внушения и отгадывания?

— Ну-у… Я могу двигать стакан или пачку папирос по столу силой мысли, но какой в том толк, не знаю. А иногда мне открывается будущее. Порой это смутные картины, образы, а бывает так, что я на вопрос: «Что будет?» просто знаю ответ. Он словно всплывает в сознании.

— Просто знаете ответ? — нахмурился Сталин.

Он не верил мне, и тогда я предложил:

— Товарищ Сталин, испытайте меня. Давайте я попробую предсказать что-нибудь из ближайшего будущего.

Вождь кивнул.

— Хорошо, попробуйте, — сказал он. — Только предскажите что-нибудь такое, чего никто не ожидает. Точно предскажите, а не как гадалка на базаре, и желательно, чтобы вы предсказали какое-нибудь крупное событие.

Да, это была задача! Помните, товарищ Берия, я рассказывал вам о скорой войне с Гитлером? Она обязательно случится, эта война, и многие, кому положено, знают об этом, хотя чаще всего предпочитают умалчивать. Но именно об этом, самом крупном событии, я не стал ничего говорить, ибо не знал, когда именно начнется война.

И тогда я получил ответ, возникший где-то в глубинах моего мозга.

— В январе в Бухаресте будет попытка переворота, будут беспорядки и погромы. Переворот не удастся. Двадцать первого января он начнется, а двадцать третьего закончится.

— В Румынии? — заинтересовался Сталин. — Хорошо, я запомню. Месяц остался. А почему вы сказали именно про Румынию? Вы как-то связаны с Румынией?

Я смутился.

— Да нет… Просто… Хм. Водитель, который привез меня сюда, на дачу, сильно похож на Хаима Либскинда — он был портным в Гуре. А прозвище у него — «Румын». Отец Хаима, Мойше Либскинд, бежал из Румынии, спасаясь от погромов[45].

— Вот, значит, как… — протянул Сталин. — Подумали о каком-то портном, а увидели переворот…

— Ваш сын Василий в январе уедет в Липецк на курсы усовершенствования командиров эскадрилий, — быстро добавил я, понимая, что Сталин не слишком доволен итогами нашей встречи.

Вождь задумался, испытующе глядя на меня.

— Если ваше предсказание про Румынию сбудется, — проговорил он, — то мы еще встретимся с вами.

Иосиф Виссарионович встал, и я понял, что аудиенция закончена.

Чувствовалось, что он разочарован, видимо, ожидания его были иными. Но и я не всегда волен распоряжаться своим даром.

Меня проводили на аэродром и даже снабдили пакетом с бутербродами и термосом с горячим чаем, чему я был весьма рад.

Вот и все, что я могу сказать, Лаврентий Павлович.

Добавлю, что тов. Сталин не требовал от меня демонстрации моих способностей, видимо, ему вполне хватило тех примеров, что приводили вы в своих докладах.

С нетерпением жду конца января.