Магия на грани дозволенного

Исхудавший, бледный как смерть, с глубоко запавшими, болезненно поблескивающими глазами, с обветренными щеками, с потрескавшимися от холода губами, покрытыми корочкой запекшейся крови, Лисанский не был похож на самого себя. Пальцы белые, словно окостеневшие, даже на вид холодные как ледышки – ладони от мороза защищали черные шерстяные перчатки с обрезанными пальцами – судорожно вцепились в дверной косяк. Отросшие волосы, грязные настолько, что их природный цвет уже было не разобрать – серые, тусклые, слипшиеся – спадали на лоб и глаза. В первые секунды Дэну почудилось, что Лисанский давно умер, и перед ним сейчас стояло изможденное привидение, слишком прозрачное, слишком слабое, чтобы быть человеком. Лис шевельнулся, его пальцы бессильно съехали по косяку, рука безвольно обвисла вдоль тела, и наваждение рассеялось. Он по-прежнему глядел на Дэна, не пытаясь ни удрать, ни напасть, – с его изможденного лица стерлось ошеломление, но на смену тому не пришло ничего. Кроме разве что униженности – которая просвечивала в каждом жесте, в каждой мимической морщинке. Что-то было в его глазах – незнакомое, чужеродное. Какая-то глухая затаенная тоска под маской безразличия.

Непривычно тихий, спокойный, отрешенный Лис перешагнул через порог и приблизился. Дэн не мог выдавить ни звука, не пытался даже шелохнуться. Скупым жестом, точно каждое движение причиняло неудобства, Лисанский вынул книгу из рук Дэна, захлопнул ее и бессильно уронил обратно на кресло.

– Нечего трогать мои вещи, – произнес он, не повышая голоса. – Все равно ничего не поймешь, Гордеев.

И тут, при звуке этого голоса – слабого, тусклого, ненавистного, – Дэн очнулся от оцепенения.

– Ты, – выдохнул сквозь стиснутые зубы. – Ты здесь… ты…

И все. Больше – ни слова, ни звука. Лишь глухая пустота – черное, бездонное ничто, в котором потонули все чувства.

– Да, я здесь, – подтвердил Лисанский бесстрастно. – Дальше что?

– Будем жить вместе, – чужим, севшим голосом вытолкнул Дэн сквозь сдавленное горло.

– О, – Лис скривил тонкие губы в безжизненной, фальшивой усмешке. – А я все думал, когда же они пришлют ко мне надзирателя. Свершилось, ура. Только не ожидал, что у них настолько специфическое чувство юмора. Надежда и гордость Интерната собственной персоной.

Последние слова он все-таки наполнил привычной желчью, и Дэн вздрогнул, вдруг узнавая, вспоминая, кто перед ним. Тот самый Лисанский, что устанавливал в Интернате свои порядки и издевался над всеми, кого угораздило не так взглянуть или не то сказать. Та самая гадина, которую Дэн раздавил бы с превеликим удовольствием, если бы верил, что это хоть что-то изменит.

– Ехидство тебе когда-нибудь затолкают обратно в глотку, урод, – произнес он. – Вместе с зубами.

– Если обмен любезностями окончен, я бы хотел почитать, – сообщил Лисанский, вновь поднимая книгу с кресла. Расправив плечи, с неизменной аристократичной осанкой – то ли притворялся, то ли действительно водил родство с польскими королями – он опустился в кресло и закинул ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя презрительное отчуждение.

– И тебе не интересно, для чего я здесь? – осведомился уязвленный Дэн.

– Для того чтобы заставить меня поработать на Орден и выведать, где прячется моя мать, – бесцветным голосом отозвался Лис, не поднимая от книги глаз. – Ничего нового, Гордеев. Еще вопросы?

И тут Дэна прорвало. В груди полыхнул вулкан ярости, кровь ударила в голову. Схватив Лисанского за воротник рубашки, он сдернул его с кресла и тряхнул с такой силой, что послышался треск рвущихся ниток, и несколько пуговиц отлетело. Книга выскользнула из пальцев Лиса и глухо стукнулась об пол.

– Это я буду задавать тебе вопросы! – прошипел Дэн, с каким-то жадным удовлетворением отмечая проблеск ответной злости в серых глазах.

«Ну же, рыпнись, дай мне только повод размазать тебя по стенке – видит Бог, я сделаю это. Я сверну тебе шею голыми руками, я…»

– Убери руки, – выдохнул Лисанский – его судорожное дыхание ударилось Дэну в щеку. – Не то хуже будет.

– Ты мне угрожаешь? Ты – мне? – Дэн не шелохнулся. Чужое лицо было так близко, что казалось, разорви оболочку – и гребаный ублюдок вывернется наизнанку: вся его подлая, гадкая, гнилая душонка.

– Дважды не повторяю, – Голос у Лиса зазвенел.

– А дважды и не нужно! – прорычал Дэн.

И с разворота отшвырнул Лисанского к стене. Тот врезался в нее спиной и почти сполз на пол, пытаясь вернуть равновесие. Дэн мгновенно очутился рядом, вздернул его за многострадальный воротник и, едва не вытряхнув из рубашки, рывком заставил подняться. Удар – Лис успел опомниться, но не защититься. Кулак врезался ему в челюсть – голова мотнулась. Еще удар – на разбитых губах показалась свежая кровь. И при виде ее обуявшая Дэна ярость превратилась в неконтролируемое слепое бешенство. Убить, размазать по стене, перемесить ненавистное лицо в кровавую кашу!