Магия на каждый день

Настя некоторое время гуляла по берегу, сидела у кромки воды, даже занялась от скуки зарядкой, но вскоре поняла, что никто за ней не придет и никакая лодка в кустах не найдется.

Тогда она развязала сандалии и попробовала воду пальцами ноги.

Вода была, мягко говоря, ледяной. «Но ведь я же не могу умереть?» — подумала Настя. Вывод этот был малоутешительный, так как, несмотря на отсутствие здесь привычных представлений о жизни и смерти, вода все равно оставалась невыносимо холодной. Настя с опаской оглянулась по сторонам, перекрестилась и вошла в воду. Вообразив несчастных пассажиров «Титаника», поплыла веселей, но очень скоро перед глазами предстал кадр: вот Кейт трогает Лео, а он покрыт сосульками… Настя так растрогалась, что в груди появился ком, а из глаз посыпались слезы — гадкие ледяные слезы. «Все будет хорошо, все будет хорошо…» — твердила она и старалась побыстрее двигать руками. Неожиданно Настя почувствовала, что ногам отчего-то теплее, чем рукам. Она затрепыхалась, в рекордное время одолела следующую сотню метров и поняла, что не ошиблась: вода и в самом деле стала теплее. И даже не теплее, а просто теплой! От восторга Настя чуть не захлебнулась — и это привело ее в чувство: теплая вода или холодная, а плыть еще далеко. Она перевернулась на спину — теперь не страшно было застудить голову — и плыла-плыла-плыла, пока не задела спиной дно. Настя даже не сразу встала — полежала немного на песке, так как победу надо было прочувствовать. Она сделала это! Ура!

Настя выжала вещи и пробралась сквозь кусты, которые словно огораживали реку. Сильно исцарапалась, но наконец оказалась на поле, в конце которого виднелись дома. Настоящие городские дома! Поле Настя перебежала на одном дыхании — и только рядом с шоссе, которое перегородило путь, согнулась от усталости и нехватки воздуха пополам, сделала попытку перевести дух. Оклемавшись, пошла по обочине в город. Миновала первый квартал и вдруг остановилась в недоумении. Ни машин (но это ладно: вдруг в аду вообще нет машин?), ни людей. Никого. Тишина. Настя шла и шла по мертвому городу, но так и не встретила ни одного прохожего. И какая-то атмосфера была вокруг… атмосфера скорби. Весь этот город походил на некогда любимую игрушку, которая потом надоела, завалилась под диван, покрылась пылью…

И вдруг вдали показался человек.

— Эй! — заорала Настя так, что сама чуть не оглохла от собственного крика. — Стойте!

Но человек не стоял — он упрямо куда-то шел, и Настя припустилась за ним. От ветра слезы брызгали из глаз, ступни горели, но она не замечала — бежала, пока не нагнала его.

— Стой… — с трудом выдохнула она. — Это…

Человек все-таки обернулся и посмотрел на нее.

— Подождите… — Настя уставилась на него, а потом довольно невежливо ткнула пальцем: — Вы… Не может быть! Вы что, и правда Джим Моррисон?

Человек некоторое время безразлично и чуть ли не с упреком разглядывал ее, но потом вдруг его губы растянулись в подобие улыбки.

— Да. — Он кивнул.

— Боже мой! — воскликнула Настя. — Ой! Можно я вас потрогаю?

Джим вяло усмехнулся:

— Можно.

Настя схватила его за руку.

— Как я рада… Да я все детство… мой кумир… Оливер Стоун…

— Слушай, — спросил Моррисон. — А ты когда умерла?

— Я… — Настя запнулась. — Я не то чтобы умерла… Но это длинная история… В общем, я здесь с сегодняшнего дня. Только я ненадолго — скоро обратно на землю.

Тот выслушал ее сбивчивую речь, подумал и сказал:

— Слушай, я ни хрена не понял. Но, знаешь, я первый раз за все это время хоть что-то чувствую.

— И что ты чувствуешь? — поинтересовалась Настя.

— Любопытство, — признался Джим. — Это… Пойдем ко мне — поболтаем.

Он привел ее во вполне респектабельный двухэтажный особняк. Когда они уже подходили к дверям, Настя спросила:

— Слушай, а почему никого нет на улицах? Ты что, один здесь?

Он пожал плечами:

— Ни у кого нет желания.

— В смысле? — удивилась Настя, заходя в прихожую.

Внутри дом был роскошным. Дерево, мрамор, авторские скульптуры и картины, высоченный, метров в шесть, потолок…

— Вот это да! — ахнула Настя. — Шик!

— Да-а… — без воодушевления ответил Джим и рухнул на кушетку. — Но здесь ад, детка.

— Ты что имеешь в виду?

— То, что в этом месте — уныние. У тебя может быть дом, ты все еще знаменит, но некому тебя любить. Здесь не может быть чувств — у всех депрессия, здесь не может быть любви — всех уже извели душевные раны, никто не подходит ко мне, как ты, и не говорит: «О, вы тот самый Моррисон!», потому что никто не хочет общаться. От тоски даже говорить лень. Я так и не понял, в каком году ты живешь?

— В 2005-м, — ответила Настя.

— И меня все еще слушают? — оживился Джим.

— Ну, да, еще как… — промямлила Настя.

— Расскажи как, — попросил он.

Настя посмотрела на Джима, у которого вдруг появился блеск в глазах — ну, ладно, пусть не блеск — искра, но все же… И она рассказала. Как была влюблена в него, как раз сто смотрела фильм «Доорз», как вырезала из журналов его фотографии, как везде крутят его «Всадников» и что у него до сих пор есть фан-клубы, а на его могилу со всего мира стекаются паломники…