Тихий голос Тильи отчётливо звучал в тишине зала. Я улавливал каждое слово, каждый звук. От узнавания интонаций тоскливо сжималось сердце.
— … Мы помним твои заветы, — проговаривала текст молитвы моя подруга. — Храним в себе искру любви, заботимся о ней, не позволяем ей угаснуть. Подпитываем её своими мыслями и поступками, стремимся превратить твой дар в бушующее пламя. …
Короткие волоски на макушке Тильи шевелились. Но я не ощущал движения воздуха. Видел поднимавшийся над фитилями свечей дымок, но не улавливал аромат расплавленного воска. Не чувствовал вообще никаких запахов. Хотя помнил: их в этом зале немало.
— … Мы храним в своей груди твой дар, милостивая Госпожа, — проговаривала финальные слова молитвы Тилья. — Он наполняет нашу жизнь смыслом, делает нас счастливыми. Не забываем о нём и о тебе. Мы любим тебя, милостивая Госпожа. Так же, как ты любишь нас.
«Любишь нас», — мысленно повторил я.
Тилья поднялась на ноги. Плавно, бесшумно. Посмотрела на меня.
Невольно затаил дыхание.
Мне показалось, что за дни, миновавшие с нашей прошлой встречи, Тилья… постарела лет на десять. Я вглядывался в бледное лицо своей подруги. И сердце в моей груди тоскливо вздрагивало от вида случившихся с Тильей изменений: от этих незнакомых глубоких морщин (на лбу и рядом с губами), отёкших век, впалых щёк и в кровь искусанных губ.
Я подивился, зачем моя подруга остригла волосы: её причёска теперь походила на ту, что носила Двадцатая в лагере огоньков — мальчишеская, короткая, почти не скрывавшая уши. Но самое тягостное впечатление произвели на меня большие зелёные глаза Тильи. Увидел в них отражение фонарей, огоньков свечей и отчаянный, полубезумный блеск.
— Я знаю, ты любила его, милостивая Госпожа, — сказала Тилья. — Так… как я не сумела.
Она подняла с пола тяжёлый мешок и вытряхнула на алтарный камень золотые монеты — всё то золото, что принесли нам сделки по продаже карцевых зёрен. Часть монет посыпались на пол, разлетелись по сторонам, подобно брызгам. Тилья этого словно не заметила. Она сунула руку в сумку, что висела у неё на боку, извлекла оттуда пучок чёрных волос. Положила волосы поверх золота.
Посмотрела мне в глаза.
Так вот зачем она подстриглась, отметил я: решила пожертвовать свои волосы богине. Как те женщины в легендах из прошлого. Как сиера вар Севаш кит Аринах после смерти своего жениха.
— Спасибо, что позволила мне быть рядом с ним, милостивая Госпожа, — сказала Тилья. — Я… всё же была счастливой. И любимой. Пусть год назад и не верила, что такое возможно. Он с гордостью носил знак твоей любви, милостивая Госпожа. Любил тебя. И меня.
Улыбнулась.
— Считал, что я приношу ему удачу, — сказала она. — Представляешь? Почти убедил меня в этом. Я даже на время поверила, что научилась любить. Но… наверное ошиблась. И он ошибался. Теперь я это поняла. Я… не уберегла его, милостивая Госпожа. Не подарила ему ту самую удачу. Прости.
Ладонями размазала по лицу слёзы.
— Прими эти дары, милостивая Госпожа. От него. От меня. Я приношу тебе их искренне, с чистым сердцем. И ничего не прошу взамен. Я верю, что ты позаботишься о Линуре и без моей просьбы. Ты любишь его. Он тоже доказал, что умеет любить. Не сомневаюсь: где бы он сейчас ни был, ты окружила его лаской и заботой.
Взгляд Тильи изменился.
Вновь этот безумный блеск в её глазах.
— А то, что нужно мне я уже проделала сама, — сказала Тилья. — Хочу, чтобы ты знала, милостивая Госпожа: золотом и волосами мои дары тебе сегодня не ограничатся. Совсем скоро для тебя будут ещё подношения. Ритуал уже завершён. Остановить его не смогут. Жизни всех этих никчёмных людишек, что так радовались его смерти, я бросаю на твой алтарь, Сионора. В благодарность за твою любовь. Весь этот праздник будет в твою честь, милостивая Госпожа. И в память о нём.
Она отвесила глубокий поклон. Встала на колени. Вновь забормотала слова молитвы.
Её тихому монотонному голосу вторил треск пламени в фитилях свечей.
И вдруг Тилья прервалась, подняла на меня лицо.
— Я всё же кое о чём тебя попрошу, милостивая Госпожа, — сказала она. — Прислушайся к моим словам. Куда бы ни попал Линур после смерти — в свой Лес, в чертоги богов или в пламя инферно — я хочу отправиться туда же. Пожалуйста, милостивая Госпожа! И даже если там мы не сможем быть вместе, даже если нам уготованы разные посмертия… Пусть хоть на мгновение я окажусь рядом с ним, увижу его снова! Это всё о чём я молю тебя, милостивая Госпожа. Если это в твоих силах — не оставь мою просьбу без внимания.
Тилья улыбнулась.
Я посмотрел в её глаза — невольно вспомнил, как увидел их впервые: там, в бараке лагеря огоньков.
— Спасибо тебе, Сионора, — сказала моя зеленоглазая подруга. — Мы любим тебя, милостивая Госпожа. Так же, как ты любишь нас.
— Линур, вставай!
Лицо Тильи, зал храма, трепетавшее на фитилях свечей пламя — всё исчезло.
Маленький кулак толкнул меня в бок.
— Хватит дрыхнуть, мальчик, — сказал голос Нормы. — Не думай, что я позволю тебе снова пропустить утреннюю тренировку! Вставай, ленивый тупица!
Я открыл глаза.
Поморгал, прогоняя пелену влаги.