– Нет. У него имелся роковой изъян: отец заботился обо мне. Он спрашивал меня, что я хочу на ужин. Знал, что мне нравится зеленый, и, если бы у него был выбор между синим и зеленым свитером для меня, он бы купил зеленый, даже если тот был дороже. Я люблю плавать, и, когда мы путешествовали, он делал так, чтобы наш маршрут проходил рядом с озером или рекой. Он позволял мне высказывать свое мнение. Он видел во мне личность. Я была важна для него. Я видела, как он относился к другим, будто они были важны. Со мной такое не срабатывало. Правда, несмотря на его показное равнодушие, в Оклахоме есть городок, все население которого просто поклоняется ему… и еще в деревне в Гватемале ему поставили деревянную статую для защиты от злых духов. Папа всегда помогал людям, когда считал, что это правильно…
Я задумалась.
– У меня в голове сложился образ меня самой – той Кейт, которой хотел бы видеть меня отец. Но я никогда не сравнюсь с той идеальной Кейт. И не хочу. У меня – свои правила. Я их придерживаюсь. Они сложные. Если это означает, что в таком случае мой отец плюнет мне в лицо, пусть будет так.
Спустя два часа к нам заглянул Сайман. Его лицо раскраснелось.
– Жучок? И мой сверток.
Джим протянул ему сверток и бежевый диск размером с четвертак.
– Трекер, – сказал он. – Чем глубже в тело ты его запихнешь, тем лучше. Заставь проглотить его. Нельзя, чтобы его нашли чужаки.
Сайман взял трекер, направился к противоположной двери и закрыл ее за собой.
Потянулись минуты. За дверью что-то стучало.
– Думаешь, он сможет? – спросил Джим.
– Вряд ли. Но у нас нет выбора.
Мы посидели еще немного. В «Яме» что-то выло, отголоски глухого шума сотрясали потолок.
– Холодно, – сказал Джим.
Мгновение спустя и я тоже почувствовала это: сухой, очень сильный холод, исходящий от двери, за которой скрылся Сайман. Я встала.
– Пойду проверю его.
Я постучала. Древесина льдом обожгла мои пальцы.
– Сайман?
Нет ответа.
Я толкнула дверь, и она распахнулась, впустив меня внутрь. Помещение изгибалось вправо, и я видела лишь небольшую часть, освещенную голубоватым светом колдоламп: душевую кабину, шторка которой сдвинута.
Длинная сосулька свисала с блестящей металлической насадки для душа.
– Есть кто-нибудь дома?
Слой инея покрывал пол. Я повернула направо, двигаясь медленно. Обувь слегка скользила. Я схватилась за стену и увидела его.
Ссутулившись, он сидел на скамейке, неподалеку лежал сверток.
На огромной спине существа бугрились узловатые мускулы. Кожа была такой белой и гладкой, что казалась абсолютно бескровной. Жесткие волосы падали на спину густой сине-зеленой гривой. Короткая шерсть тянулась вдоль позвоночника, исчезая в рваных штанах из волчьей шкуры.
Даже сидя, он был выше меня, слишком большой, чтобы быть человеком.
– Сайман?
Монстр повернул голову. Его глаза смотрели на меня, бледно-голубые, но озаренные изнутри такой силой, словно это были два куска льда, укравшие огонь алмаза.
Я увидела лицо настоящего воина, с чрезмерной точностью вырезанное мастером-скульптором: ужасающее, сильное, высокомерное, тронутое жестокостью.
Запавшие глазницы, защитные гребни синих бровей… Скулы четко выражены, нос – широкий, а линия челюсти донельзя мощная. Он бы без особых усилий мог перекусить кость. Исчез тот философ, элегантный эрудит, который разглагольствовал о роскоши. Осталось первобытное существо, холодное и древнее, как лед, сковывающий скамью, на которой он сидел.
Я хотела поднять руки, чтобы спастись от его взгляда, но заставила себя подойти к нему и села возле него. Он не пошевелился.
Рядом с ним я выглядела малышкой.
– Таков твой истинный облик? – тихо спросила я.
– Это форма, данная мне с рождения. – Его голос был глубокий, в нем слышался сдерживаемый рев.
– А золотой танцор на крыше?
– Он – тот, кем я мог бы стать. Или кем я должен был стать. Его частицы циркулируют во мне, и я способен легко принимать его образ, но я не заблуждаюсь. Вот он – настоящий я. Нельзя отрицать кровь.
Я с ним мысленно согласилась.
Раздался грохот. Шум толпы нарастал. Сайман поднял свою чудовищную голову к потолку.
– Я напуган. Что за ирония? Какая нелепая мысль! – Он вскинул массивную руку, предплечье было покрыто серебристо-голубыми волосами.
Пальцы Саймана дрожали.
– Ничего, – сказала я. – Только безумцы не боятся перед боем. Они не представляют, как умрут.
– Ты боишься, Кейт?
– Всегда.
– Тогда зачем ты это делаешь?
Я вздохнула:
– Страх и есть боль. Он ранит. Я погружаюсь в него и использую как точильный камень, скользящий по лезвию сабли. Он делает меня лучше, я становлюсь собранной. Но я не могу бояться слишком долго, иначе он измотает меня.
– Как ты тогда останавливаешь его?
– Убиваю.
Голубые глаза посмотрели на меня со странной смесью ужаса, смешанного с удивлением.
– И только? Никакой благородной цели?