Магия ранит

– Зачем? Ты сам навязался, почему бы мне хотя бы не поесть вкусно?

Он сделал другую попытку:

– Я никогда прежде не встречал такую, как ты.

– Что совсем неплохо. Люди, подобные мне, не любят, когда им садятся на шею. Мы способны и ноги нахалам переломать.

– Неужели? – Крест усмехнулся.

Никак он со мной флиртует?

– Что?

– Переломать мне ноги.

– Да. При определенных обстоятельствах.

– У меня коричневый пояс по карате, – его, похоже, забавлял мой образ «сильной и независимый женщины». – Мы могли бы провести учебный бой.

Любопытно! Я расплылась в психопатической ухмылке, жахнув разом из всех стволов:

– Коричневый, значит? Ух ты! Но не забывай, я зарабатываю на жизнь, ломая ноги другим, зато ты…

– Чиню носы? – перебил он.

– Я хотела сказать, штопаешь трупы, но ты прав, твой пример мне нравится больше.

Мы улыбались друг другу.

Тут к нашему столу причалила Грейс с двумя тарелками. На сей раз она не успела осчастливить дока акульим оскалом: ее позвали.

– Слушай, а здесь отлично кормят, – заявил Крест, попробовав того-сего.

«И дешево», – мысленно добавила я, состроив гримасу: мол, а тебе что говорили!

– Если ты пообещаешь не ломать мне ноги, я брошу потуги произвести на тебя впечатление.

– Идет. Где выучился испанскому?

– У отца. Он бегло говорил на шести языках, а сколько понимал – Бог весть. Мой папа был антропологом старой закваски. Мы с ним два года провели в Мексике. Жили около храмового комплекса Темпло Майор.

Приподняв бровь, я взяла бутылочку с острым соусом, стилизованную под фигурку божка, и поставила перед доком.

– Тлалок, – тотчас угадал он. – Бог дождя.

– Расскажи про Темпло Майор.

– Ну… там было жарко и пыльно.

Он поведал мне о своем отце, старавшемся понять давно умерших людей, о восхождении по бесконечной лестнице на вершину сооружения, туда, где на мир взирали два капища. В те годы он иногда спал под бескрайним небом у резных стен пирамиды и ему снились жуткие жрецы… Каким-то образом его голос перекрыл ресторанный гул, превратив болтовню завсегдатаев в белый шум. Это было столь замечательно, что я могла бы поклясться, в нем есть некая магия, хотя от дока не исходило ни намека на силу. Вероятно, то было человеческое волшебство, порожденное обаянием и дружеской беседой, которое я часто недооценивала.

Он все говорил, а я слушала приятный голос и смотрела на парня. В нем чувствовалось нечто умиротворяющее, хотя я и не знала, что именно: раскованность или полная невосприимчивость к моим суровым взглядам. Он оказался забавен, однако не пытался балагурить, умен без показной эрудиции, и давал понять, что ничего не ожидает взамен.

Обед незаметно затянулся, вдруг оказалось, что уже половина второго, и мне пора.

– Я прекрасно провел время, Кейт. Впрочем, это очевидно. Я ведь болтал без умолку. Тебе следовало меня остановить.

– Мне интересно тебя слушать.

Он недоверчиво прищурился и объявил:

– В следующий раз – твоя очередь говорить.

– Что?

– Ты не откажешься со мной поужинать?

– Пожалуй, не откажусь, – выпалила я, не успев прикусить язык.

– Значит, сегодня вечером? – с надеждой спросил он.

– Попытаюсь выбраться, – искренне пообещала я. – Позвони часиков в шесть.

И, на случай, если магический прилив вырубит телефоны, дала ему свой адрес. Настояв на том, что сама за себя заплачу, отклонила предложение проводить меня до машины. День, когда мне потребуется эскорт, еще не наступил. Знаю одно: когда этот час пробьет, я отдам свою саблю провожатому – и только тому, кто сумеет обращаться с «Погибелью».

– Достопочтимый мистер Натараджа был бы рад побеседовать с вами, – произнес в трубке интеллигентный мужской голос. – Однако его расписание заполнено на следующий месяц.

Вздохнув, я побарабанила пальцами по кухонному столу Грега.

– Извините, не расслышала ваше имя…

– Чарльз Коул.

– Послушай меня, Чарли. Немедленно соедини меня с Ровеной, и тогда я не сообщу Натарадже, что ты учинил препятствия назначенному орденом следователю.

На том конце помолчали, потом Чарльз слегка натянутым тоном сказал:

– Подождите минуту, пожалуйста.

Я промолчала, весьма довольная собой. В трубке щелкнуло, и раздался хорошо поставленный голос Ровены:

– Прими мои глубочайшие извинения, Кейт. Произошло прискорбное недоразумение.

Один ноль в мою пользу.

– Никаких обид, – ответила я, поскольку вполне могла позволить себе великодушие. – Мне сообщили, что Натараджа не прочь со мной поболтать.

– Верно. К сожалению, Натараджа сейчас уехал. Знай он о твоем визите, без сомнения, отложил бы дела. Он вернется вечером, и я буду тебе крайне признательна, если ты согласишься посетить нас попозже. Например, в два часа ночи.

Один-один. Она сравняла счет.

– Без проблем.

– Спасибо, Кейт.

Мы тепло попрощались. Ровена умудрялась любую беседу незаметно переводить в личную плоскость, словно бы предмет разговора был важен для нее самой, и отказ от уступки выглядел персональным оскорблением. В итоге выгода оказалась обоюдной: если ты соглашался на ее просьбу, она реагировала так, будто ей делали великое одолжение. Полезное искусство. Хотела бы я им овладеть. Впрочем, у меня нет ни времени, ни терпения.