Магия сдвигается

Кто-то постучал во входную дверь. Я встала и открыла ее. В дверном проеме стоял высокий мужчина с рюкзаком на левом плече. Он не был молод, около шестидесяти. На нем были темные брюки, достаточно свободные, чтобы не стеснять движений, заправленные в высокие ботинки, свитер и поверх него серый плащ — обычная одежда для любого человека на улицах Атланты. Его плечи по-прежнему были широкими, а осанка прямой. Должно быть, когда-то он был очень сильным, но возраст дал о себе знать. По тому, как он стоял, я могла сказать, что под плащом у него был, по крайней мере, один нож, и он был готов пустить его в ход в любой момент. Морщины избороздили его оливковую кожу, но темные глаза за круглыми очками были умными и проницательными. Седина пробивалась в его некогда темных волосах, а короткая аккуратная бородка обрамляла подбородок. Он напомнил мне человеческую версию моего отца.

Джули наклонилась со своего дивана.

— Мистер Амир-Моез? Что вы здесь делаете?

— Привет, Джули. — Его голос был тихим и спокойным.

Я взглянула на нее.

— Ты знаешь этого человека?

— Это мистер Бахир Амир-Моез, — сказала Джули. — Он преподает древнюю историю и исламоведение в школе.

Мистер Амир-Моез повернулся ко мне.

— Я нашел вашу записку. Я принимаю вашу помощь.

Наконец-то что-то пошло правильно.

— Милый! — закричала я.

— Да? — отозвался Кэрран.

— Ты можешь сказать Джордж, что пришел отец Эдуардо?

***

МЫ СЕМЕРО сидели за кухонным столом. Джордж взглядом метала кинжалы в Бахира. Мэхон — большая надвигающаяся тень, занял стул рядом со своей дочерью. Они согласились отложить обсуждение до тех пор, пока мы во всем не разберемся. Бахир, как он просил называть себя, занял стул рядом со мной.

— Как вы поняли? — спросил он меня.

— Мы собрали все воедино, — сказала я ему. — Мы выяснили, что Эдуардо родился в Атланте, и что его мать вышла замуж за своего нынешнего мужа, когда Эдуардо было семь. Ифрит назвал его отродьем предателя, что наводило на мысль, что предки Эдуардо служили ифриту в каком-то качестве, и он сам мог быть частично ифритом. Мы также знали, что Эдуардо бурно отреагировал, когда увидел вас, и ушел с работы, несмотря на острую нужду в деньгах. Когда его спросили, почему, он сказал, что у него возникли личные причины. Мы нашли кинжал, который вы ему дали, который казался несовместимым с позицией Эдуардо в отношении религии. Затем этим вечером я ужинала со своим отцом.

У Ника разразился приступ кашля. Я дала ему время смириться с этим.

— Он сказал, что родители ничего не могут с собой поделать и, если у них будет шанс, они всегда будут присматривать за своими детьми.

— Это действительно кажется довольно очевидным, когда изложено вот так, — сказал Бахир.

Он полез в рюкзак, вытащил металлическую шкатулку и поставил ее на стол. На ней выделялись бледно-серебристые линии кофтгари, мелкий почерк, словно выведенный зачарованным пером на почерневшей стали. «Аят аль-Курси» — стих о троне, сура «Аль-Фатиха», два последних стиха из суры «Аль-Бакара», первый стих из суры «Аль Имран», большая часть суры «Аль-Джинн»…

— Сколько времени это заняло у кузнецов? — спросила я.

— Год, — ответил Бахир.

— Вы знали, что ифрит придет? — спросил Лютер.

Он кивнул.

— Это началось с рождения Эдуардо. Сначала были сны. Жестокие, тревожащие сны. Мы с Риммой были женаты три года, у нас был маленький сын, и я не хотел подвергать их опасности, поэтому обратился за лечением. Я обратился к психиатру. Мне выписали лекарство, которое я принимал по расписанию. Сны не прекращались. Сначала они казались белибердой, затем постепенно начал проявляться смысл. Что-то приближалось. Что-то охотилось за мной. Видения были полны смерти.

— Я сделал сознательный выбор отказаться от видений. Потом мы обнаружили, что Римма перевертыш, и ей было трудно с этим справиться. Она оказалась бизоном-оборотнем необычной породы, и, насколько ей было известно, на нее никогда не нападал оборотень. Ни один из ее родителей не был оборотнем, и это вызвало сильную напряженность в отношениях между ее матерью и отцом. Ее отец попросил ее пройти тест на отцовство, что сильно ранило ее. Она увидела это таким, каким оно было — отказом от всех лет, когда ее отец был частью ее жизни. Для нее не имело значения, была она его биологическим ребенком или нет. Она оборвала все связи со своей семьей. Я был нужен ей, поэтому я провел еще один год, пытаясь убедить себя, что у меня просто проблемы. Мои родители были мертвы. Мне не у кого было попросить совета.

Бахир вздохнул.