А потом появилась эта невыносимая троица. Алера только взгляд бросила на Террибара – и как давай ругаться, Оль и слова-то не все узнал! А Ыч слушал и в ладоши хлопал, и разгыгыкался так, что на повязке красные пятна проступили, Кальен потом орал на него и пичкал горькими травяными отварами.
А эта троица без никакого уважения подхватила наместника под локотки, да и утащила из Эллора в дровосекову зимовку, где обосновались переезжие. Ни слова ему не говоря, притащили туда и бросили у большой поленницы, да и ушли к закраине, и лошадь с собой увели, чтоб наместник никуда не сбежал.
Террибар от такого обращения, конечно, взъерепенился. Пошел ходить по поселку, по домам и сараюшкам, и язвительно представлялся людям: «Доброго дня! Я – наместник того, что осталось от Мошука!» Люди молчали, глаза отводили, отвечать не решались, робели перед наместником, да и очень уж встрепанным был Террибар. А потом один мужик на него зыркнул и говорит: «Ну, здоров. А я – глава того, что осталось от моей семьи». И сидит один-одинешенек в пристройке, и в глазах у него – такая лютая больная ярость, что наместник аж присмирел, в них заглянувши. А потом снова пошел по зимовке и стал глядеть уже осмысленно, и говорить с людьми так, чтоб их услышать, а не себя. И такого нагляделся и наслушался, что собственные печали поблекли, притихли, и больше не заполняли собой весь мир – тихо встали в один ряд с печалями и горестями других людей. Хотя едва ли кто-нибудь из них потерял столько, сколько Террибар: любимую жену, которая к тому же на сносях была, и целый город в придачу.
– Что делать, Оль, а? Как их бросить? В зимовке полсотни человек живут в голоде и холоде, еле-еле ноги таскают на эльфовой помощи. А в двадцати переходах – мой город, захваченный какими-то непотребцами. Ну как я могу возвращаться в Эллор каждый день, а? В тепло, в сытость, в спокойствие? За его пределами столько боли, горя, неправильности и столько людей, которым некуда вернуться, чтобы отдышаться!
Элай, обгрызавший куриное крылышко у костра неподалеку, выплюнул хрящик и невозмутимо посоветовал:
– А ты их всех в Мошук забери. И город тоже забери обратно.
Наместник скривился, а Оль аж вспыхнул. Он много чего отдал бы, чтоб отобрать Мошук у свихнувшихся людей и очумевшего призорца – если бы только это было возможно! Оль бы полжизни дал, чтобы добраться до тех, кто был у птичника и увернулся от троллей.
На второй день, с рассветом, стражник-орк и Эдфур выпросили у эльфов коней и двинулись к городу на разведку. На закате приехали обратно, еще больше смурные и перепуганные: на подъезде к Мошуку их встретил знакомый лихой ветер, радостно встрепал волосы, зашептал горячечно и неразборчиво, отчего захотелось немедля схватиться за меч и кинуться в город – мстить за вчерашнее. Орк и гном кое-как отцепились от ветряного шепота, повернув коней обратно, но оба были уверены: случись им приехать к Мошуку не к середине дня, а попозже – ветер бы взял свое.
Ну и как возвращать этот город, если там хозяйничает эдакое непотребство, которое даже подъехать не дает – тут же мозги сворачивает? Как можно «забрать обратно» такой город?
А эльф говорит так невозмутимо, словно речь идет о легком деле – достаточно одного лишь желания и решения!
– Ты вообще чего тут делаешь? – напустился Оль на Элая. – Вы трое должны были в портал попрыгать еще три дня назад! Чего вы тут шарахаетесь и воду баламутите, а? Сами ж говорили, что уйдете в Азугай!
– Да? И ты поверил?
Гласник поперхнулся и уставился на эльфа. Как это так? Не уйдут? Но Тахар так спокойно и убедительно пояснял, отчего им троим все трудней оставаться в Ортае. И Алера так упорно не хотела отдавать Дефаре амулет. И Оль сам слыхал, как настаивал на уходе друзей дед Алеры, крепкий и мощный старик, что помнил еще войну с Гижуком. Так и говорил: дрянные времена грядут, хлеще той войны придется, и нечего вам тут делать, сгинете ни за медяк, уходите куда собирались! А этого старика глупостями всякими не запугать, он полжизни наемничал, всех лирмских мальчишек обучал биться на мечах и внучку вырастил такую боевую, что куда дальше!
К Элаю подбежал потешный полосатый зверек размером с белку, поднялся на длинные задние лапы, потянул воздух черным приплюснутым носом. Эльф бросил ему косточку и огорошил Оля:
– Кверху брюхом поплыла эта затея. Не можем мы уйти.
Только упрямо выпяченный подбородок Элая и сердитый прищур ярко-зеленых глаз убедили гласника, что он не ослышался.
– Порталы закрылись?
– Закрылись. А мы не смогли, – широким резким махом эльф указал на лес и приречные домики, – не смогли вас бросить. Никак.
Элай отвернулся. А Олю стало так легко и хорошо – аж захотелось обнять вредного эльфа. И в глазах защипало. И появилось неодолимое желание говорить колкости – чтобы уравнять чувства, распиравшие грудь.
– Значит, и у вас с Алерой теперь чего-нибудь срастется, да? – спросил он, отгоняя дурацкую мысль о красивом платье и каше.