Показанное в «Народе» отношение к религии прослеживается через все творчество Пратчетта, прежде всего в «Угонщиках», «Мелких богах», «Изумительном Морисе и его ученых грызунах» и в несколько меньшей степени в «Санта-Хрякусе» и «Пехотной балладе». Оно также выходит на передний план в третьем томе «Науки Плоского мира» (Science of Discworld), «Часах Дарвина» (Darwin’s Watch), написанных вместе с учеными Джеком Коэном и Иэном Стюартом, где речь идет о креационизме как угрозе любой эпохе, желающей называть себя эпохой Просвещения. Пратчетт не скрывал, что отрицает догматы и правила господствующих религий. Он считал себя гуманистом: это широкий термин, обозначающий людей, принимающих сострадание и сопереживание, характерные для истинно верующих – прежде всего, прощение и терпимость, постулаты христианства, – но делающих это на фоне научного рационализма и базового человеческого достоинства, а не на основе религии или веры в сверхъестественное. Гуманизм – это атеизм, одетый для церкви по воскресеньям. Пратчетт примкнул к Британской гуманистической ассоциации, начиная с девяностых годов, и периодически участвовал в кампаниях против христианской доктрины, оказывающей влияние на британские законы, в том числе в общественных дискуссиях о праве на смерть, которая дошла до палаты лордов. С этим общественным движением Пратчетт со временем будет связан все сильнее.
С годами его атеизм стал мягче. Эд Джеймс, автор произведения «Терри Пратчетт: Виновен в литературе», вспоминает, как они с Терри отрицали Бога во всех формах, но отмечает, что только он сохранил прежнюю агрессивность. Постепенно взгляд Пратчетта на религию обрел созерцательность, а ЗКА заставила отойти от крайних взглядов бригады Ричарда Докинза. В интервью The Times 2009 года Пратчетт говорил о моменте полнейшего спокойствия, который возник вскоре после того, как он узнал о своем диагнозе и вдруг обнаружил, что начал насвистывать, работая в саду.
Когда его персонаж Смерть говорит в книгах Плоского мира, его слова не звучат в буквальном смысле, а появляются в сознании слушателя. И в момент спокойствия в голове Терри возник голос отца, попросившего его не тревожиться и добавившего, что все происходит так, как должно. Пратчетт сказал журналисту из The Times, что не считает, будто на него снизошло религиозное откровение, но он почувствовал, что начал понимать тех, кто оказался в таком же положении. Его рассказ занял крошечное место в большом очерке, но средства массовой информации тут же за него ухватились – их всегда интересовали заголовки-приманки. «Терри Пратчетт говорит, что нашел Бога», – кричали газеты на следующий день.
Пратчетт был совершенно уверен, что ничего подобного с ним не случилось, и лишь отшучивался, что с трудом может найти свои ключи. Вскоре он отправил небольшую заметку в Mail On Sunday, которую озаглавил «Божественное мгновение»[250]
: он рассказал о своем отношении к религии, связав собственное прошлое с резкой трактовкой догматов в «Народе», что, как он утверждал, подпитывалось еще с раннего возраста осознанием того, что «Божий акт», уничтоживший целую семью, и «чудо», спасшее одного человека, исходили из одного источника. Пратчетт был уверен: голос, который он «слышал» в тот день, не принадлежал Богу или его отцу в буквальном смысле – то была духовная часть человеческого мозга, способная мыслить абстрактно и испытывать восторг от музыки или другого произведения искусства. Он заявил, что потенциал для откровения рождается внутри человека. Этот постулат хорошо знаком всякому, кто читал книги Пратчетта, где люди создают себе богов, а не наоборот, и «тьма за глазами» отличает человека от животного. Его подробная статья могла бы разъяснить ситуацию, если бы сайт Mail не выпустил ее под заголовком: «“Я постоянно создаю богов, а теперь думаю, что Бог существует”», – заявил автор фэнтезийных романов Терри Пратчетт. Если общепринятый Бог христианских догматов действительно существует, то сэр Терри Пратчетт изо всех сил старается сыграть на его нервах».