Магия тьмы

Много месяцев гнев и жажда мести раздирали его душу, но в то же время ему так хотелось отречься от этих чувств и просто жить дальше. Каждое из этих противоборствующих желаний разжигало в нем стыд, который могла погасить только текила. Когда фляга оказывалась у его губ, внутренняя борьба утихала. Выпивка приглушала голос сознания, позволяла не гадать, какая его часть права, а какая ошибается. Но Альфи отказывался жить так дальше.

Он был человеком, позволившим гневу полностью овладеть им и напавшим на собственную наставницу. И в то же время он был человеком, который встретил мать Марко Зеласа в столь горестный для нее час – и посочувствовал ей, ощутив, как ее боль эхом отдается в его груди. Эти две противоречащих друг другу личности боролись в нем каждый день, но они составляли неотъемлемую часть его самого. И ему понадобится сохранять целостность души, чтобы пережить все это.

При мысли о том, что нужно будет остаться наедине с Сиомарой, тело Альфи сковал ужас. Никто не остановит его, если он поддастся той части самого себя, которая столь сильно его пугала. Финн обещала, что будет рядом и предупредит его, если он подойдет слишком близко к черте, которую нельзя пересекать. Но Финн здесь не было.

Впрочем, она ведь не так сказала, верно?

«Если ты будешь близок к утрате себя, я скажу. И уже ты решишь, идти тебе дальше или отступить. Но я не смогу остановить тебя».

Решение в любом случае принимал он сам. И при этом не стоило полагаться на выпивку. Или на мнение других людей. Ответственность лежит на нем. Нужно верить, что ему хватит собственных сил, чтобы выдержать все это.

Вздохнув, Альфи попытался унять дрожь и прислонился к двери, собираясь с духом. А затем прижал ладонь к замку:

– Абрир.

– Coño! – выругалась Финн.

Фейерверки взрывались вокруг вихрями цветных искр. Стражники ошеломленно оглядывались. Гигантский фейерверк в виде птицы с касталланского флага пролетел над их головами, взмахнув огненно-красными крыльями. Драконы и другие мифические существа носились в воздухе. Вскрикнув, Финн едва увернулась от звезды с блестящим радужным хвостом, и та попала одному из стражников в живот. От силы удара бедняга перелетел через ограждение и свалился вниз с высоты десятого этажа.

Пленники в камерах ликовали, стражники суетились в панике, выкрикивали какие-то приказы, но тщетно.

Как это произошло?

Дракончик опять запульсировал на ее груди, будто отвечая на этот вопрос.

Голос принца зазвучал в ее голове, мягкий, встревоженный, смущенный:

«Эта магия… не похожа на обычную. Она… слушает. Вернее, слушает меня».

Понятно, что эта maldito магия слушает его. Именно принц запечатал ее, в конце концов. И у него было это странное пропио, связанное с цветом магического потока. Так почему магия в дракончике услышала ее?

– Альфи меня убьет… – пробормотала Финн, приседая и уворачиваясь от несущегося на нее желтого фейерверка.

Предполагалось, что она вернется за принцем и они вместе запустят фейерверки, когда будут достаточно близко к камере заключенной. А не когда их будут разделять восемь этажей. Такими темпами фейерверк прекратится даже до того, как она добежит до Альфи, не говоря уже о том, чтобы успеть в камеру Сиомары. Как же им вытащить заключенную без отвлекающего маневра? А эта девушка нужна им. С Сиомарой у них был бы хоть какой-то шанс избавиться от черной магии.

– Бесы! – снова ругнулась Финн, глядя, как мимо с воплями несется еще один стражник, на котором загорелась форма.

А потом все вдруг прекратилось.

Фейерверки яркими отрезами шелка застыли в воздухе. Стражники и заключенные замерли. Часы остановились.

Финн не могла вдохнуть, будто ей зашили легкие. С ужасающей четкостью она поняла, что он пришел. Пришел вернуть ее.

– Хамелеончик… – позвал ее Игнасио.

Что-то в ее душе, сломанное им много лет назад, разлетелось на мелкие осколки, рассыпалось в пыль. Это ощущение всегда возникало у Финн, когда отец находил ее. Будто какая-то крошечная часть ее души становилась еще меньше. Чувствуя ком в горле, девушка перегнулась через перила. На первом этаже стоял Игнасио. И улыбался ей.

– Я знал, что наши пути пересекутся вновь.

Его голос был не громче шепота, но слова эхом разносились в башне, словно вспорхнула стая птиц. Финн слышала улыбку в его голосе, ухмылку хищника, подобравшегося к раненой добыче. Игнасио поднял руку – и взмыл в центральном круге башни, двигаясь к Финн. Она не могла шелохнуться. Не могла сделать вдох. Отец повис в воздухе перед ней и схватился за поручни. Белки его глаз заполняла тьма.

– Почему ты здесь? – выдавила она. – Ты следил за мной? Почему ты просто не оставишь меня в покое?

Ее голос дрожал, и Финн ненавидела себя за это. Когда Игнасио был рядом, она будто снова становилась ребенком.