Магия в сердце

– И даже когда ты так увлечена тем, чтобы стать лучшей в мире ведьмой, что забываешь обо мне, – тихо добавила она.

Ларкин замолчала.

– Ты так это видишь, да? – спросила она.

Корделия пожала плечами.

– Мне кажется, что мы движемся в разных направлениях, Ларк, – мягко сказала она.

– Мы разные люди, – согласилась Ларкин. – Но пока мы хотим быть друзьями, нас ничто не остановит. Это выбор. И я знаю, что всегда выберу быть твоей подругой.

Корделия потянулась к Ларкин, взяла её за руку и крепко сжала.

– А я всегда выберу быть твоей подругой.

Час спустя Корделия и Ларкин разбудили своих братьев и повели их на крышу, как это сделал Озирис после праздника Зимнего Солнцестояния. Они сидели под звёздами, накинув на плечи одеяла, и смотрели на бескрайнее небо над головой.

– Я загадала получить магию, – сказала Ларкин через некоторое время, нарушив тишину. Когда Корделия и их братья недоумённо нахмурились, она пояснила: – Во время звездопада. Когда Озирис сказал загадать желание, я загадала именно это. Оно сбылось.

– Ну а я загадал не иметь магии, – заявил Зефир. – И это определённо не сбылось.

– Но ты пожелал этого только потому, что не мог контролировать её, – заметила Корделия. – На самом деле ты хотел именно этого, верно?

Зефир обдумал её слова.

– Наверное, – согласился он через минуту. – Мне действительно нравятся мои волшебные сопли – теперь, когда я не беспокоюсь о том, что они могут причинить кому-то вред.

– И, к счастью, по словам тёти Астрид, скоро тебе не понадобится твоя магия.

– Но я всё ещё могу её использовать, – ухмыльнулся Зефир. – Когда захочу.

Корделия закатила глаза.

– А что загадал ты, Дэш? – спросила она брата.

– Конфеты, – ответил он, и все засмеялись. Дэш тоже засмеялся, хотя его щёки залились румянцем. – Я не знал, что это должно быть что-то серьёзное и важное, я просто хотел конфет.

– Ну, обычно ты всегда ухитряешься раздобыть больше конфет, чем все остальные, так что твоё желание тоже, можно сказать, исполнилось, – кивнул ему Зефир.

– А ты? – спросила Ларкин у Корделии. – Что ты загадала?

Корделия сглотнула, вспоминая ту ночь, когда присутствие отца согревало и успокаивало её, а мир был полон неограниченных возможностей – перспектива, которая одновременно восторгала и пугала её.

«Я бы хотела, чтобы всё оставалось именно так, всегда».

Её желание не сбылось. Многое изменилось с той ночи, но были и неизменные вещи: мир по-прежнему был большим, прекрасным и ужасным, и Корделия знала, что её по-прежнему любят – и мать, и Ларкин, и их братья, и тёти, и отец, даже если его больше нет рядом. Она всё ещё оставалась его дочерью; это не изменилось.

Даже смерть не могла этого отнять.

– Я загадала вот это, – произнесла она спустя минуту, и, какими расплывчатыми ни были эти слова, друзья не стали настаивать на большем.

Корделия закрыла глаза и стала слушать, как ветер шумит в траве, – шёпот мёртвых, как однажды сказал ей отец. Когда она прислушивалась во время церемонии поминовения, то ничего не услышала, но теперь она поняла, что на самом деле не умела слушать. Она не была готова к этому.

Теперь она была готова.

«Я люблю тебя, – услышала она в этом шелесте. – Я люблю тебя. Я люблю тебя».

Я люблю тебя.

Авторское примечание

Конечно, «Магия в сердце» – это художественное произведение, но некоторые его части вдохновлены моим детством, когда я росла во флоридском Редленде, недалеко от национального парка Эверглейдс. Ларкин, Корделия, Зефир и Дэш – вымышленные персонажи, хотя в них есть частички от меня, моего брата и двоих наших лучших друзей детства. Например, сопли моего брата Джерри не были волшебными, но его печальная репутация невероятного чихуна сохранилась за ним до взрослых лет, хотя он, как и Зефир, научился лучше это контролировать.

Озирис тоже вымышленный персонаж, но его реальным прототипом был Стив Левин, отец моей подруги детства, которого я знала столько, сколько себя помню, и который внезапно погиб в автокатастрофе, когда мне было одиннадцать лет. Я помню его как любящего отца, для которого важнее всего были его дети; как авантюриста, который заставлял нас всегда стремиться к невозможному, и как прекрасного рассказчика, который стал моим пропуском в царство фантастики. Спустя двадцать лет после его гибели его смерть всё ещё кажется мне глубоко несправедливой. Однако я верю, что он гордился бы тем, какими стали его дети, Мэдисон и Джейк, и что его гордость распространялась бы и на нас с братом, ведь он сыграл немалую роль в нашем воспитании.

Мы по сей день и навсегда остаёмся его дикими детьми, учиняющими беспорядки.