Магия венецианского стекла

Баронесса вдруг вспомнила, какой у Эльзы проснулся интерес к зеркалам, причем не так давно. Нет-нет, да и спросит что-нибудь то про венецианские зеркала, то про гадание. У русских девушек, мол, есть обычай запираться ночью в бане, чтобы никто не помешал, ставить напротив два зеркала и две свечи, и вглядываться в образовавшийся зеркальный коридор. Чтобы увидеть в зеркале жениха, надо повторять: «Суженый, ряженый! Покажись мне в зеркале!»

- Почему же ряженый? - спросила тогда баронесса.

Эльза смешалась, растерялась и не ответила.

- А в Германии так делают? - спросила она.

Позже она иногда возвращалась к разговору о зеркалах. Госпожа Гримм, как могла, удовлетворяла ее любопытство. От нее Эльза узнала о секрете венецианских мастеров, которые первые научились изготовлять стеклянные зеркала, о том, что в средние века церковь запрещала своей пастве пользоваться ими. Потому что якобы из зазеркалья на мир взирает обличье дьявола. Сейчас смешно слышать подобное, но в те времена люди боялись зеркал. Кстати, в России зеркало долго считалось заморским грехом и появилось в обиходе только в конце семнадцатого века.

Эльза внимала каждому слову, буквально впитывала информацию.

«Я ее не понимала, или она меня? - думала Ида Вильгельмовна. - Странная девушка. Любила говорить о Германии, о жизни немцев. Похоже, она была бы не против уехать туда. Надеялась, что я возьму ее с собой. А я… не имею понятия о собственном будущем!»

Однажды вечером они с Эльзой стояли на террасе и любовались курящимся в низине туманом. Лунный свет придавал ему голубоватую призрачность, казалось, туман разделяет два мира - тот и этот.

- По немецким поверьям, туман прядут ведьмы, «облачные жены», - сказала госпожа Гримм. - Они день превращают в ночь, а ночь, - в день.

- Как в сказке! - улыбнулась Эльза. - В детстве я зачитывалась сказками братьев Гримм. У вас такая же фамилия. Может быть, вы родственники?

- Нет.

- Теперь я не люблю сказки!

- Почему?

- В жизни любая история всегда заканчивается плохо…

***

Едва рассвело, Прохор отправился на место «побоища», где Бешеный накинулся на проходившую по улице женщину, а молодой сосед вступился за нее. Картина, которую он увидел, была ужасна. Кусты у забора выломаны, вытоптаны, - словно дрались не человек и собака, а два великана, - посреди этого разора валялся животом вверх труп страшного пса с дико вытаращенными глазами, с оскаленной пастью, по бокам которой засохли клочья пены. Чуть поодаль лежали брошенные Матвеем окровавленные вилы. Судя по всему, ими он и уложил взбесившееся животное.

Даже мертвый, Бешеный внушал старику опасения - он не рискнул подойти ближе и созерцал поверженного врага, стоя в двух шагах от него. Ну и ну! Видать, и вправду пса бешеная лиса искусала. Не дай бог, он успел заразить окрестных собак!

Своего Тузика дед еще ночью загнал в сарай, тщательно осмотрел и запер.

- Пущай посидить на карантине, - пробормотал Прохор. - Вдруг успел бациллу подцепить? Энта зараза хуже чумы!

Старик осторожно наклонился, стараясь не растревожить застарелый радикулит, подобрал вилы и, прихрамывая, зашагал к калитке Матвея.

Тот уже обливался за домом колодезной водой. Ранняя пташка! Прохор думал, что он первый встал, а оказывается, у молодых тоже бессонница.

- Я вилы принес! Куды ставить?

- Бросай здесь. Их вымыть надо, - улыбнулся сосед. - Та собака, наверное, взбесилась. Если она кого-нибудь покусала, - беда! Срочно пусть в больницу едут.

- Никто, вроде, не жаловался. А как твоя гостья-то? Оклемалась?

- Что ей сделается? Спит себе.

- Ты на ее при дневном свете получше погляди, - посоветовал Прохор. - Кажись, она баба пригожая. Так ты того… не теряйся!

- Может, я обет безбрачия дал, а ты меня на грех подбиваешь? - пошутил Матвей. - Нехорошо.

Старик сделал вид, что не расслышал.

- Ладно, пойду курей кормить, - заявил он, неодобрительно кивая головой.

Матвей растерся полотенцем докрасна, накинул на голые плечи спортивную куртку, взял охапку дров и пошел растапливать печь. Утро выдалось ветреное, студеное, на траву за ночь лег иней. Ему-то к холоду не привыкать, но гостью следует уважить, женщины любят тепло. Просыпаться в выстуженной комнате, умываться и одеваться, стуча зубами, им не по душе. И правильно. Каждому - свое! Мужчине - закалка, а женщине - нега.

Печка разгорелась, самовар поспел, поджарилась яичница. Матвей полез в погреб, достал соленых грибов, квашеной капустки собственного приготовления, моченых ягод. В Камышине он не признавал городской еды, готовил в печи, как бабка Анфиса, - электрическую плитку на всякий случай привез, но еще ни разу не пользовался.

Гостья застала его за завтраком.

- Садитесь, - предложил он. - Водки выпьем. Вам после вчерашнего не помешает.

- Где моя одежда?

- Я ее постирал. Когда высохнет - зашьем, погладим. Ее собака порвала! Вы чудом остались невредимы. Даже царапин нет.

Она стояла простоволосая, в длиннющей, до пят, бабкиной рубашке с выцветшей вышивкой по вороту и подолу; в шерстяных носках Матвея, которые он положил у кровати, вместо тапочек.

- Значит, мне все это не приснилось?

- Полагаю, нет.