Магистериум морум (СИ)

Старый Бацлев был мастером аккуратным, экономным. Долгие годы чинил он для здешних коней старую упряжь и выправлял новую, векуя бобылём с дочкой-последышем в деревеньке Слободье, что в сторону Лимса. И лишь недавно решился переехать доживать на остров: когда любимица-дочка умерла в родах, а молодой муж стал коситься на старика, хоть тот и не объедал совсем, а руками мог себя прокормить.

А куда ещё подашься? От сыновей старших — одни могилки.

Повитуха запоздала из Лимса, своей не нашлось в деревне. А без дочки — кому он нужен? Разве что магу вдруг занадобился. Тёплый угол нашёлся для старика. Да свечи. Да еда с кухни.

А чего ему бояться этого мага? Жена в могиле, сыновья — в могиле, дочка — в могиле. Ничего от них не осталось: мясо сожрали черви, души — адские твари.

Страшно помирать. А с магом жить — вдругорядь страшнее. Пусть он из своей башни иной день и не выйдет ни разу, а всё одно — жуть голимая. А ну как припрётся сюда из Ада голодная тварь?

Страшно… И вонь от этого мага, и молния иной раз как вдарит…

— Бацлев, старый кукун! Чего опять колобродишь! На-ка вот тебе на твои ноги! С хреном!

В дверях показалась кухарка в широченной ночной рубахе. В руках она держала бутыль с растиркой.

Старик подобрался враз, как петух, что решил обиходить курицу. Кухарка, конечно, не молодуха уже, но зачем ему, старику, больно-то молодая?

А Малица — мягкая, сдобная. Груди у неё, как перина, любое бедро — что подушка. Вот сладко с ней было бы спать! Маг, опять же, в отлучке — самое время, чтоб подкатиться под круглый бок… Болтают, он и сам к ней когда-то хаживал…

Вот и съедь теперь с этого острова. И с работой тут хорошо, и баба в соседках — справная. Только за окном — опять не разбери Сатана, чего творится. Даже не хочется смотреть на мягкие кухаркины телеса, такой озноб дерёт!

Старик потёр колени, ткнул в оконный проём, слабо светившийся в темноте далёкой чернотой:

— Ты глянь лучше, чего на мосту-то, Малица!

— Да чё ж ты без валенок-то сидишь-то опять, дурень! Вот и ноют! — не унималась кухарка, доставая из кармана тряпицу. — Валенки я говорю…

— В окно грю, глянь!

— Да темно же совсем!

— Да ты глянь!

Кухарка прошлёпала к небольшому окну, забранному толстым пузырчатым стеклом, посмотрела, не разглядела ничего со свечного ослепу, распахнула створку.

Ветер тут же задул свечу, стало зябко и тревожно.

Малица поддёрнула рубаху, показав аппетитные лодыжки, высунулась едва не по пояс да и застыла так, торча в окне задом.

Бацлев, набравшись смелости, тоже просунул голову рядом с её горячим налитым боком. Заморгал, приглядываясь.

Тьма на дворе была плотной, сажевой, а у моста — пылала, как чёрный костёр. Мост высился невидимой преградой на её пути. А на мосту…

— Да подвинься ты! — старый Бацлев втиснулся рядом с кухаркой. — Кто там, на мосту, Малица, а? Верно, маг?

— Сбрендил, кукун? Маг — с бородой! — прошептала кухарка. — Да и в Лимсе он уж, поди, ночует. Глянь! Парнишка там, на мосту!

— И не боится? Ночь-то какая лютая! — пробормотал шорник.

— Иди-ка будить конюха, похоже, его мальцы озоруют! — Малица всунулась в комнату, распрямилась, отряхнула рубаху. — Иди, чего торчишь!

— Да ведь боюся я, — шорник с сомнением поглядел на дверь. — Маг-то уехал, а вдруг какая дрянь прячется за мостом?

— А парнишка-то как же? На съедение, что ли, сидит, а? — разъярилась вдруг Малица. — А ну побёг до конюха, старая жаба!

Она схватила со стола тяжёлую киянку и первая пошла в дверь.

Что оставалось шорнику, как не потянуться следом? А вдруг и нету там ничего? Ведь засмеёт потом чумная баба!

На небе не нашлось ни единой луны, но в свете дальней заречной тьмы стало понятно всё же, что на мосту — и впрямь свернулся в комок парнишка. Видно было, как ветер треплет его волосы.

— Эй, малый! — неуверенно крикнул Бацлев.

— Петря! — позвала Малица, распознав по волосам, что это точно не рыжий кудрявый Мялко.

— Да не Петря там. Космат больно! — пробурчал шорник и, быстро перебирая худыми ногами, почастил к домику конюха.

Этот был не из пугливых, построил себе хибару, перевёз жену и трёх пацанов мал мала меньше. Да ещё двух подмастерьев с собой привёз. А больше на острове и не было молодых парней, не считая магского барчука.

— Выходи Троим! — заблеял шорник не громче козла, но конюх спал с открытым окном и сразу услышал.

И тут же заорал его младший мальчонка, запричитала жена.

— Чего опять? — рявкнул спросонья конюх.

— Беда какая-то, — пробурчал Бацлев. — Глянь, иде твои подмастерья? А то как бы не худо чернявому твоему. Кабы не он — на мосту-то сидит!

Конюх Троим вышел босой, в ночной рубахе. Следом вышла его жена с мальцом на руках, встряхивая ребятёнка и глазея за реку.

— Ой, чего же там? — удивилась она без испуга.

Не очень и испугаешься рядом с таким огромным мужем.

— Никак Петря сидит? — предположил Бацлев.

— Ни-и, — протянула глазастая жена конюха Еленка. — То не Петря, то, верно, барчонок. Вон и кольчуга на ём блестит промеж плаща. Как отец долой со двора, так и принарядился опять. Кнута на него нет.

— Точно, барчонок, — кивнул конюх. — Пусть сидит, кто ему указ!