Магистр ее сердца

До кровати все в той же гостевой комнате Алька добралась без задних ног, разделась и с наслаждением растянулась на мягкой перине. Наблюдая сквозь ресницы, как раздевается Мариус, Алька ловила себя на том, что хочет просто спать. А еще было что-то, что она забыла во всей этой круговерти, но она так и не вспомнила, что именно.

Следующим утром Мариус поднялся снова рано, облачился в свежую рубашку и объявил, что теперь ему нужно в Надзор, причем срочно, а она, Алька, остается за хозяйку. И убежал, нежно поцеловав в макушку на прощание.

Алька вздохнула и закуталась в покрывало. Ничего не поделаешь, Магистр — занятой человек. Впрочем, и ей нужно заняться домом. А потом все-таки вспомнила, что ее тревожило. Она так и не увидела Авельрона.

ГЛАВА 3. Переговоры

Сбежал. Он попросту сбежал от собственной невесты. Он понимал, что она снова вспомнит про Авельрона, и снова попросится его навестить. А он, магистр Святого Надзора, не уверен в том, что это будет безопасно, не уверен в том, что именно сейчас Авельрону можно видеть Алайну, потому что — Мариус не мог этого объяснить, но был готов биться об заклад — что-то было не так с этим мужчиной. Что именно, он и сам не понимал, совершенно. Авельрон выглядел и вел себя как самый обычный человек, получивший ранения. Предыдущий магистр ему попросту размолол спину в крошево из мяса и костей, и, если б не магия Мариуса, Авельрон больше не смог бы ходить, никогда. Да и сейчас он еще не поднимался с кровати, лежал перебинтованный на животе, и старательная сиделка, приведенная из лекарского корпуса, кормила его жиденьким супом через соломинку. А у Мариуса, когда находился рядом, душа была не на месте, а на висках проступал ледяной пот. Странное, иррациональное ощущение опасности, которой Авельрон просто лучился. А еще иллюзия чужого присутствия, и даже меж лопаток кожу покалывало так, словно кто-то нагло пялился в спину.

То же Мариус очень явно ощутил и тогда, в гостевой спальне. Это было глупо, вот так, предаваться любви в совершенно чужом доме. Надо было как-нибудь успокоить Алайну, но… он просто не мог устоять перед чарами своей птички. С самого начала не мог, как только смог ее поймать в охапку. До этого только смотрел издалека, пытался поговорить. Удивлялся тому, как девушка старательно помогает по дому — без той ненависти, которую могла бы испытывать к жилищу хозяина, а скорее с жалостью, словно дом уже принадлежал ей, а она его забросила. Однажды он смотрел, как она забралась по выщербленной кладке на второй этаж и отряхивала паутину с окна. И именно тогда, кажется, Мариус Эльдор, яро ненавидящей всех двуликих, а заодно и крагхов с их роем, впервые — и совершенно искренне — восхитился этой девушкой. Она была выше его, выше ненависти, выше предрассудков. Не он поднял ее с колен, несчастную двуликую рабыню, а она снизошла к нему с небес, прекрасная синекрылая птица, и потянула за собой, к свету.

…Но в спальне определенно кто-то был. И Мариус отчетливо увидел, как в зеркале проплыл темный мужской силуэт. Но, поскольку в комнате было довольно светло — и только они с Алайной, Мариус ударил в зеркало.

Возможно, все это следовало списать на переутомление. Или на последствия ночных "бесед" с учителем, когда боль выгрызала внутренности, не давая ни малейшего шанса. И, будь Мариус Эльдор кем-нибудь другим, возможно, именно так и поступил бы: сослался на перенесенные мучения, на потрясение, и отпустил бы Авельрона. Но Мариус оставался собой. Отпускать Авельрона на свободу не следовало ровно до тех пор, пока ему, Мариусу, не перестанет мерещиться не-пойми-что. И здесь дело не в усталости и не в расшатанных нервах. Здесь было что-то другое, а что — непонятно. От этого "непонятно" в душе поднималась глухая, мутная злость, но Мариус уже привык с этим бороться. Не впервой. Бывало и хуже.

Этим утром солнечный свет щедро заливал кабинет Магистра, что в резиденции Надзора. И этим же утром Мариус Эльдор, по сути, в первый раз пришел туда, где сотни лет до него провел его предшественник. Он несколько мгновений помялся перед дверью, ловя себя на мысли, что думает о Магистре как о живом, но затем решительно сунул ключ в замочную скважину и повернул. Замок сработал бесшумно, и дверь подалась вперед, как будто кто-то мягко потянул ее с той стороны. Мариус потер переносицу, отбрасывая наваждение, толкнул дверь ладонью и, не давая себе ни малейшего шанса на побег, шагнул через порог.

Ничего не изменилось в кабинете Магистра. Разве что тяжелые шторы были раздвинуты, и ясное утреннее солнце заливало комнату тысячами розоватых пятнышек, играя на коврах, на сотнях разноцветных колб, на раззолоченных буквах, что на старинных переплетах книг.

Мариус огляделся, прошел вглубь кабинета и плотно прикрыл дверь.

Все эти ковры в багровых тонах — выбросить. Пусть лучше голая каменная кладка, чем ощущение кровавых пятен по стенам. И шторы заменить. На зеленые.