Магистр и странница

Хельвиг усмехнулась и магистру стало неловко, он вспомнил замок Шелл. Должен ли он был оправдаться и объяснить, что леди Aс’Шелл, когда он брал с неё клятву, заверила его в том, что Хельвиг очень хочет учиться в Т’Хаш-Садживане и согласится присоединиться к Ордену? Почему-то он не хотел ей это рассказывать. Что бы это изменило, если бы леди не солгала? Можно подумать, мнение тех детей, которых передавали Ордену, кого-то интересовало.

— Но что-то ты хотела о ней спросить?

— Да. Вы знаете, почему её имя оказалось на Стене теней?

— Это потому что я плохой магистр, — невесело усмехнулся Амер Хант.

— Будь это так, на стену поместили бы ваше имя. — Хельвиг внимательно изучала лицо магистра. Она ожидала увидеть взгляд Тени, которым на неё смотрела пустота глазами её ближайшего окружения. Но либо глаза магистра были слишком чёрными, либо взгляд обычным. Она ничего такого не замечала.

— Понимаешь, Хельвиг, — вздохнул магистр, — душа вечна и может воплотиться бесчисленное число раз. Или, достигнув просветления, может быть избавлена от испытаний милостью богов. Но есть ещё третий вариант. Есть такие души, от которых очень многое зависит в Хаддегарде. Они благословлены долгим сроком жизни, судьба хранит их, им всё сходит с рук. Иногда, уверовав в собственную исключительность и безнаказанность, они утрачивают человеческое лицо и угрожают балансу. Таких избранных тени призывают на суд, чтобы решить, не лучше ли погасить их душу. Мы — проводники, те, кто доставляет избранных на суд к теням. Мы беспристрастны.

Магистр помолчал и продолжил: — Наверное, глядя на некоторые вещи невозможно оставаться беспристрастным. Элайя осудила, пытала и казнила избранного. Она не собиралась этого делать, но она украла суд богов, освободив его душу от бремени и отправив на перерождение. Теперь баланс может быть нарушен, а боги будут судить Элайю вместо него. И возможно, погасят свет её души. Навсегда.

Хельвиг вдруг поняла, чего недоставало во взгляде Теней. Души. Во взгляде должна была отражаться душа. Её потрясло то, что она услышала от магистра.

— Но как она могла освободить его душу от груза содеянного? Такое право даётся Теням? Зачем?

— Нет Хельвиг, судить может любой, в ком течёт древняя кровь, это право, данное богами. Суд богов в Хаддегарде — право древней крови, тени всегда исполняют решение потомков королей старого мира. Таков уговор. И тени его нарушить не могут, иначе нарушится баланс.

— Так вы можете судить любого, не обязательно избранного и любой обладатель древней крови тоже так может?

— Не совсем так. Любой обладатель древней крови может вершить суд богов в Хаддегарде над теми, кто не является потомком древней крови. А Тень может отправить кого угодно на суд к теням, но только если это избранный. Я могу судить или отправить к теням любого, потому что я магистр. Кроме Тени, нарушившей мой приказ, и кроме избранных. Их я судить не могу. Тень судят в тенях, как нарушившую клятву верности богам, там же судят и избранных.

Хельвиг встала с подоконника и прошлась до лестницы, а потом обратно. Она остановилась напротив магистра. Амер Хант тоже поднялся на ноги.

— Так я могу судить и казнить леди Ac’Шелл?

— Ты, конечно, можешь. Но я всё-таки надеюсь, ты не планируешь оставлять своих братьев и сестру сиротами? Да и императору это может не понравиться.

— Нет, я просто спросила.

— И Хельвиг, не надо её так уж ненавидеть. Если тебе настолько претит мысль быть Тенью, живи в Башне, тебе же тут нравится? Расти свои травы. Ты пройдёшь обучение и на этом всё. Я не смогу и не буду ни заставлять, ни убеждать тебя лишать избранных жизни.

— Почему?

— По многим причинам, — уклончиво ответил магистр. — Элайя тоже вначале не хотела никого убивать. Но я её убедил, что это её предназначение. И она стала одной из лучших, я считал, что стала. Я не хочу больше видеть на Стене имена моих Теней.

— Вы сказали, причин много. Почему ещё?

— Ты настойчива, — вздохнул Амер Хант, — например поэтому, — он подхватил её на руки и поцеловал.

Хельвиг ахнула и обхватила его руками за шею. Нормальные у него были глаза, красивые, почему-то подумала она.

Амер Хант взглянул на смесь удивления, растерянности и ожидания в её серых глазах и поцеловал её ещё раз.

— Какая же ты нежная, мимоза, — тихо произнёс он и отнёс её на кровать. Он обнимал её, гладил нежную кожу, целовал шею, губы, плечи.

У неё кружилась голова от его поцелуев, а над Т’Хаш-Садживаном искрилась радуга.

Когда заласканная и смущённая Хельвиг уснула в его объятиях, магистр накрыл её пледом и вышел, прикрыв тихонько дверь.