Магистр и странница

Но эта глупая змея отчего-то нравилась Хельвиг, лишить её ещё и змеи, единственной, с кем она не отказывалась общаться, было бы просто верхом жестокости. И какой-то милостью богов он сдержался, возможно, богам тоже нравилась глупая эсфа. Но ему нечего было ответить безрассудной змее. Потому что Амер Хант сам себя ненавидел за то, что делал с феей в её первую ночь, за то, что вообще лишил её выбора, кому эту самую ночь подарить. Почему она не сопротивлялась? Возможно, он бы опомнился. Он никогда до неё не позволял себе так грубо обращаться с женщинами и словно сошёл с ума, когда увидел её с этим… Каждый раз, отправляясь к ней, он собирался умолять её о прощении, но каждый раз, стоило ему её увидеть, как он видел не Хельвиг, а то, как её целует другой.

Он даже опустился до того, что запретил кшатриям выпускать её из Башни. Потому что боялся, что иначе её больше не увидит. Через три дня он немного пришёл в себя и отменил приказ, но она так больше никуда и не выходила. И ничем не интересовалась, кроме книг и своих трав.

Он приходил к ней каждую ночь, ласкал, шептал на ушко нежности, умолял простить, но она молчала. Хотя и не прогоняла его. Она делила с ним постель и отвечала на его страсть. Но не разговаривала. Как и сегодня.

— Прошу тебя, не молчи. Сколько ты ещё будешь меня наказывать? — Амер Хант заглядывал в её серые глаза, смотревшие куда-то сквозь него.

Хельвиг не знала, что на это ответить. Наказывать? Боги, да она даже злиться на него не могла. Ей было его жаль. Злилась она на себя. За то, что ждала его каждую ночь и за то, что мучила его своим молчанием. Но у неё не получалось не ждать — без него ей было тоскливо.

Молчала она потому, что она не знала, что ему сказать. Что она не хочет его видеть, чтобы он уходил? Но это было не так. Что любит его? Но и это бы было неправдой. Теперь она знала, каким он был, этот другой магистр. Тот, что убил леди Элайю и не мог ни узнать её, ни вспомнить её имени. Которому были безразличны её боль и её слёзы. Тот, что запер её в Башне.

Этот магистр был настоящим, но он и человека-то напоминал мало, потому, что не пытался им казаться. Ивлар была права. Того, кого она полюбила, попросту не существовало. Это было больно. Когда он уходил, она плакала и отказывалась в это верить. Могла ли она его упрекать за то, что он старался для неё быть тем, кого она в нём хотела видеть? Кажется, кроме себя, винить в этом было некого.

— Ивлар.

— Да, госпожа? — перестелив постель, эсфа собиралась потихоньку удалиться, не мешая госпоже завтракать.

— Что мне ему сказать?

Эсфа прошипела что-то невнятное, а потом прибавила:

— Приличные девочки таких слов не знают, а потому не говорят.

— Так не могу же я всё время молчать.

Ивлар уселась на подоконник и вздохнула, — я не знаю, госпожа. Это же вы его любите. Вам лучше знать.

— Ты считаешь, что я его люблю?

— Конечно, госпожа. Иначе вы уже давно бы его прогнали.

Хельвиг вздохнула. Любила ли она его? Наверное, нет, ведь полюбила она его маску. И она вовсе не стала страстно желать его, как он надеялся. Это вообще вряд ли было ей свойственно. Но его страсть была такой же, как и он сам. Она не оставляла ей выбора. Она заражала.

Каждый раз, стоило ему коснуться её, как она таяла в её пламени. Словно она не принадлежала самой себе, а принадлежала ему. Это было невозможно волшебно. Он был чутким, он был страстным, и она сходила с ума. Хотя бы ещё на одну ночь она могла поверить, что это был он, и он был с ней. До самого утра ей потом снились прекрасные сны о том, что он любит её и как она счастлива.

Но потом наступало утро. И она вспоминала, что Ивлар оказалась права, что он вовсе не был тем, кого она себе придумала и полюбила. Ей следовало с ним расстаться и перестать мучить и себя и его. Она знала, что это правильное решение, но никак не могла отказаться от своих сказочных снов.

Сегодня он пришёл, как обычно, но не стал её обнимать. Он уселся на пол у её ног и даже не смотрел на неё, он смотрел в окно, в чёрное небо без звёзд и как будто чего-то ждал.

И Хельвиг решилась.

Травница, она знала такие цветы, которые туманили сознание и дарили забвение. Она видела тех, кто их принимал и существовал в мире грёз, — эти люди вызывали брезгливую жалость. Он стал для неё таким дурманом и позволял хоть ненадолго забыться. Ей надо было прекратить прятаться от реальности и принять то, что есть. Тоска пройдёт, и она привыкнет к тому, что его нет рядом. Жила же она без него как-то раньше.

Она уже открыла рот, чтобы попросить его уйти и не приходить больше, но тут он обернулся, посмотрел на неё и спросил:

— Хочешь, я отвезу тебя к морю?

— Хочу.

Она растерянно смотрела на него. это что, это она сейчас сказала? Она ведь хотела с ним расстаться? Зачем она согласилась?

Хельвиг смотрела на море. Ей не хотелось идти плавать. Небо было облачным, но всё же, луна проглядывала сквозь тучи, и кое-где мерцали звёзды.