Магистр Ян

— Вы, ваше святейшество, не исключаете возможности по своему усмотрению покинуть собор, даже если он будет в полном разгаре? — спокойно спросил император, наклонившись над столом и внимательно глядя на собеседника.

Папа невольно опустил глаза:

— Да, такая возможность не исключена…

— Но это означало бы конец собора, роспуск…

— Да. Иной раз полезнее и благочестивее распустить собор, чем позволить ему принять пагубное решение…

— …решение сместить святого отца с папского престола?.. Да? — спокойно, как о самом обычном деле, спросил Сигизмунд, удобно усевшись в кресле. — Видимо, при определенных обстоятельствах роспуск собора желателен более богу, чем мне. Я, конечно, не питаю никакой любви к сборищу христиан. Их было уже немало!

Папа задумался. Не возразить ли ему на столь непочтительные слова теологическими доводами? Но он отказался от этого намерения. Никакие теологические объяснения не помогут. Он собрался с силами и воспользовался более вескими и разумными доводами:

— Речь идет не обо мне. Мое отношение к собору известно. Я никогда не признаю его власть над папой. Уже то, что собор созван при жизни законного папы, — отвратительно и неестественно…

— Его созвали мы оба, — улыбнулся Сигизмунд. — Созыва собора во время схизмы должен требовать каждый христианин.

— Это — требование Жерсона! — сердито сказал папа. — Так говорят французы. — И, сделав короткую паузу, добавил: — Церковь всегда в опасности, когда собор переоценивает свои возможности и становится высокомерным. Он может обрушиться не только на меня! Дело даже не во мне. Я уже изрядное время покорно носил тиару. Речь идет о принципе — об основах церковного авторитета. Этот яд — яд протеста — может отравить всё. Он может оказаться опасным и для высшего светского авторитета…

Папа весь переменился, — лицо побагровело, жилы на висках набухли, глаза тревожно моргали. Сигизмунду стало жаль старца: напрасно он запугивал папу. Но римский король быстро подавил в себе жалость.

— Ваше святейшество, — спокойно, но холодно сказал Сигизмунд, — я тут ни при чем. Собор занимается и будет заниматься церковными делами. Что касается меня… я озабочен своими, светскими делами. В учении о главенстве собора над папой содержится одна недурная мысль. Если вы, ваше святейшество, окажетесь непроницательным и покинете собор в самом разгаре, высокие прелаты могут воспользоваться этим и спокойно продолжать свои заседания. Короче, собор решит все вопросы уже не только без папы, но и против него. Собор будет действовать тем решительнее, чем сильнее поддержит его светский глава христианства — в данном случае… моя недостойная особа. Вот почему подобный случай — пусть даже он вызван простым стечением обстоятельств — чреват опасностью. Я не люблю никаких осложнений: для наблюдения за ними у меня нет ни времени, ни желания. Меня вполне устроят спокойные заседания собора и их полезные результаты. Я не допущу ничего такого, что могло бы поставить собор под угрозу или как-нибудь помешать ему.

Казалось, папа на глазах Сигизмунда превратился в дряхлого старца. Он отлично сознавал, что Сигизмунд не покинет кресло и будет слушать его. И он решил использовать всё до конца. Как знать, представится ли еще когда-нибудь такой счастливый случай. Ради чего унижаться, если знаешь, что его ничем не обольстишь? Какой смысл выпытывать, хитрить и притворяться? Так по крайней мере проще.

— Что же, откровенность за откровенность! Милый сын, у вас есть свои трудности. Взять хотя бы вашу историю с чешским еретиком. Вы ему дали охранную грамоту, а собор арестовал его!

— Собор?.. — снова улыбнулся Сигизмунд.

— Не важно, кто и как арестовал его… Я знаю, что мы договорились с вами об этом…

— Я не вполне уверен, правильно ли вы поняли мое письмо, — прервал Сигизмунд папу.

Иоанн XXIII вздохнул. Что кроется тут? Немного подумав, папа махнул рукой. Чего молчать?!

— По-видимому, вы, милый сын, стараетесь сохранить собственный престиж и придать своему обещанию особое значение. Я имею в виду охранную грамоту, которую вы дали Гусу. Но до меня дошли вести, что ваша грамота никого не обрадовала в Чехии, а Чехия — ваше будущее наследство. Мне хотелось бы сказать по этому вопросу…

— Если порядок должен быть в империи и в церкви, — прервал Сигизмунд папу, — то он обязателен и для Чехии. Ни один безумец не смеет нарушить его — ни Гус, ни какой-либо другой фанатик. Я наведу там порядок. Чтó будет с Гусом — меня мало интересует. Он не стóит того, чтобы мы теряли на него наше драгоценное время. Не собираетесь ли вы использовать его дело? Не желаете ли вы, ваше святейшество, сказать что-нибудь еще, положа руку на сердце?

У папы задрожали руки. Он разгреб кучу документов, лежавших на столе, и достал спрятанную под ними маленькую плоскую серебряную шкатулку. Папа раскрыл ее и подвинул к Сигизмунду дрожащими пальцами. В шкатулке лежал вексель на двести тысяч дукатов, — Сигизмунд может получить их из папской казны.

— Я хочу помочь тому, кто должен охранять меня, — сказал папа.

Король нагнулся к векселю и опустил глаза.