Магистр Ян

— Ну?.. — подался вперед папа, недоумевая, почему Фелипелло прибыл один.

Паж учтиво опустился на колени.

— Ваше святейшество! Прекрасной дамы, которая желала тайно исповедаться у вас, не оказалось дома, — сказал мальчик и, заметив, как папа покраснел от гнева, добавил: — Я, святой отец, тут ни при чем. Эта дама уже не живет там. Сегодня она выехала оттуда и не сказала, куда…

Папа рассвирепел и швырнул в Фелипелло молитвенник, лежавший на ночном столике. Не успей мальчик в последний миг закрыться руками, молитвенник попал бы ему прямо в лицо.

Сегодня вечером, как обычно, Матиас Рунтингер записывал свои расходы. Он потратил немало денег, но не жалел их. Негоциант дал один рейнский гульден жене слуги из трактира «У трех гроздьев» за новый адрес донны Олимпии, два дуката — горничной Олимпии за то, что она устроила ему свидание со своей госпожой, сто дукатов — за одно слово донны!

Рунтингер сопел. Да, последний расход всё-таки велик. Олимпия, мерзавка, была очень осторожна! Он шел на всякие уловки: расспрашивал, обещал, угрожал и даже намекнул, что прекратит с нею всякие разговоры. Ничто не помогало. Она только смеялась. В конце разговора донна согласилась за десять столбиков — каждый по десяти золотых дукатов — назвать ему имя человека, который в последнее время чаще других бывал у папы. Рунтингер кружился около нее, как шмель над цветком, и наконец услыхал:

— Фридрих!

— Ах, Фридрих! — Вместо радости Рунтингер почувствовал легкую досаду. Он тоже имел его в виду. Впрочем, не беда. Олимпия подтвердила, что он шел по верному пути.

— Вам следовало бы последить за пажом папы. Как его, бишь? Да, Фелипелло, — уже бесплатно добавила она.

Рунтингеру пришлось израсходовать еще два дуката — слуге из папских конюшен, пять дукатов — подконюшему тех же конюшен, десять дукатов — конюшенному за то, что он принял его слугу Кристофа в папские конюшни, и пять дукатов — Кристофу, — половину того вознаграждения, которое он получит, если подружится с Фелипелло и вотрется к нему в доверие. Кристоф — парень не промах. Он не зря пятнадцать лет служит в равенсбургской торговой фирме.

Рунтингер с удовлетворением пробежал листок записей. Он славно поработал сегодня. Это, дорогой поэт с башни, такие дела, которые вынуждают купца раскошеливаться. Твои речи были очень милы. Они сладко звучали там, под облаками… Но жить… жить и прочно стоять на ногах можно только на земле. Перед тобой — масса дорог и дорожек. Надо держать нос по ветру и не сбиваться с пути. На этот путь он и напал сегодня. В начале этого пути — папа, а в конце — перец… Рунтингер глубоко задумался. По всему видно, песенка папы спета. Дело клонится к потере не только тиары, но и головы. Если папа собирается что-либо предпринять, то он должен найти себе опору. Этой опорой ему послужит тот, за чье имя негоциант уплатил сто дукатов, — Фридрих Тирольский. Кто старается прижать папу к стенке? Собор, и еще больше него — Сигизмунд. Стало быть, надо подсказать Сигизмунду, — пусть римский король займется Фридрихом! Если тиролец поможет святому отцу, Сигизмунд не оставит в покое ни Фридриха, ни Тироль, Всякий захватчик доит из завоеванной страны деньги главным образом путем повышения налогов и таможенных пошлин. «Если возрастет таможенная пошлина, дорогой мой Мельхиорик, повысится и цена на перец. Ты откроешь наши запасы, прибавишь к цене нынешнюю таможенную плату и начнешь продавать их по новым, повышенным ценам».

Вот она, благословенная, тучная, пышная жизнь! Всего израсходовано… сто двадцать четыре дуката и один рейнский гульден.

Встретив рыцаря Освальда фон Волькенштайна за ужином, Рунтингер ввел его в курс своих последних наблюдений. К счастью, на этот раз рыцарь был трезв и жадно ловил каждое слово негоцианта. Рыцарь сидел как на иголках. Ему хотелось как можно скорее сообщить Сигизмунду о делах, которые пахли золотом. Только одного Волькенштайн никак не мог уразуметь: почему Рунтингер выбалтывал ценные сведения, не требуя за них ничего взамен?..

Догадавшись о мыслях поэта по его лицу, Рунтингер улыбнулся:

— Господин рыцарь, вы, очевидно, не можете понять, почему купец служит своему королю бескорыстно, без малейшего вознаграждения. Я рад, что сегодня могу передать свой заработок… поэту.

В тот же вечер Эбергард Виндэкке, оптовый торговец и банкир римского короля, отправился к меняле Аммеризи, официальному представителю флорентийских банкиров и неофициальному посреднику Генуи, Равенны, Болоньи, Ломбардии и Венеции, с которой остальные города были на ножах.