Магнат

В ту минуту, когда она заплакала, я вдруг решил, что она пожалела, что рассказала мне прошлой ночью.

— Ты хочешь сказать, что из-за того, что я решил тебя поцеловать, сказав тем самым доброе утро, послужило началом твоих слез?

Она кивнула мне в грудь, боясь поднять на меня глаза.

— Мне нужно понять, Брук. Поговори со мной.

— Я молниеносно начинаю плакать… и это приводит к неловким моментам, таким как у нас сейчас.

— Но,… пожалуйста, не стесняйся со мной. Я не возражаю, что ты плачешь, я просто хочу знать из-за чего.

— Всякий раз, когда я кому-то рассказываю о своих проблемах, мой голос ломается, и я начинаю плакать. Даже в прекрасные радостные моменты от порыва эмоций, я стала плакать, например, когда Нэн и Герман сообщили мне, что собирают пожениться или сейчас, когда ты сказал, что хочешь подарить мне надлежащий утренний поцелуй.

— Я правильно понял, что мой поцелуй с добрым утром был радостным прекрасным моментом для тебя?

— Да, именно так, Калеб. Для меня это был прекрасный момент, который сообщил мне, что ты рад был меня увидеть здесь сегодня утром. — Она тяжело вздохнула на моей обнаженной груди, и я почувствовал, как тепло от ее дыхания согревало мне кожу. И мой член ожил. Ей достаточно было поговорить со мной, и я снова ее хотел. Она хотя бы отдает себе отчет, что со мной творит? — И заранее готовить речь, тоже не помогает, потому что я начинаю рыдать и не могу вымолвить ни слова, а также не могу контролировать эти эмоции, — добавила она с еще одним тяжелым вздохом.

Господи. Это было совсем не тем, что я ожидал от нее услышать. Опять же, я напомнил себе, что я едва знал Брук. Мои чувства к ней остались неизменными, но чем больше она рассказывала о себе, тем больше я понимал существовало сложностей в ее жизни. Хотя все эти сложности она пыталась побороть, чтобы продолжать дальше жить, как нормальный человек. В конце концов, у нас у всех хватает своего дерьма. Проблемы, вроде бы одинаковые, на первый взгляд, но совершенно разные у каждого человека, которые и заставляют нас плясать под свою дудку. Побочная хрень.

— Ну, позволь тогда тебе сказать следующее: то, что ты здесь, после ночи, которую мы провели вместе, прекрасный момент для меня сказать тебе доброе утро с поцелуем. — Момент, на самом деле, для меня был больше, чем прекрасный, но я боялся ее спугнуть. Ночь была просто безумно фантастическая. Я приподнял пальцем ее подбородок, потому что мне необходимо было увидеть ее глаза, а также, она должна была увидеть мои. — Если я тоже заплачу, ты почувствуешь от этого себя лучше?

Моя шутка сработала, потому что она засмеялась в ответ и ее глаза стали улыбаться … и мой мир сильно закачался. Я получил поцелуй доброе утро, который был настолько захватывающим, и таил в себе обещание гораздо большего, чего с нетерпением стоило ждать. Многого.

Сейчас же я собирался сесть с ней за стол и разделить вкусный завтрак, который она приготовила для меня.

А потом я собирался отнести ее в постель и снова заняться любовью, доказывая, насколько сильно я хотел ее видеть здесь со мной.

После этого я собирался отнести ее в душ и заставить кончить от моих губ последний раз, прежде чем мы оба начнем собираться на работу.

Потом я бы с удовольствием подбросил ее к офису, поцеловав на прощание. Я бы наблюдал, как она входила в здание, понимая, что наблюдаю за своей девушкой. Моей.

Брук Кастерлей теперь была моей.

16.

Калеб

James R. Blakney & Associates, профессиональная корпорация юристов была единственная фирма, которой я мог доверить свои дела (вернее, обратиться с просьбой к Джеймсу совершить расследование), так как я не доверял никому, когда дело касалось моего частного бизнеса, только своему лучшему другу.

Мы встретились в школе-интернате, когда нам было десять. Нас обоих запихнули в частное учреждение, куда богатые родители посылают своих сыновей, когда дело касается самой эксклюзивной школы. Я помню, как стоял в очереди, чтобы позвонить по телефону своим родителям, которым пользовали все, чтобы умолить их позволить мне вернуться домой.

Когда настала моя очередь, я дозвонился, трубку сняла моя мать. Я хотел поговорить с отцом, но она сказала, что он не может подойти к телефону в данную минуту. Я сказал ей насколько сильно ненавидел эту школу-интернат, как сильно скучал по братьям и сестрам, все-таки я был еще ребенком. Я умолял ее разрешить мне приехать домой и посещать обычную общеобразовательную школу, но она просто ответила, чтобы я перестал плакать, потому что ей неловко перед другими. Я часто задавался вопросом, если бы тогда я смог поговорить с отцом в тот день, все могло бы сложиться по-другому. Отец был более адекватным. Мама не была. Она дала мне понять в недвусмысленных выражениях, что я остаюсь и не вернусь домой, пока Исаак не приедет за мной в конце ноября, чтобы привести на День Благодарения. Потом она сказала, что это для моего же блага и повесила трубку.