Магнат

Мэт поднял брови. Непривычный тон сына ясно давал понять, что речь пойдет о чем-то темном и грязном.

Но грязи всегда было предостаточно. Большую часть времени Джеффу удавалось отгораживаться от этого ужаса, но, оказавшись лицом к лицу с отцом, он уже не мог уберечься. Детство Джеффа на долгие годы разрушило и парализовало его волю. Он был вынужден наблюдать, как его отец хладнокровно использует своих сыновей, чтобы добиться превосходства. Джефф помнил свою мать, бледную, с плотно сжатыми губами, одиноко страдающую в углу комнаты. Он помнил Мэри эдакой принцессой, которая охотно, можно сказать, жадно вступала в любой сговор с отцом. Джефф знал, что безжалостные планы отца строились вначале в расчете на Ли, а когда Ли погиб, свои честолюбивые амбиции и мечты Мэт Коннери стал связывать с младшим сыном. И Джефф покорился. Джефф исполнил свой долг.

А теперь вот этот сад. Мэт Коннери положил руки на колеса своего кресла и нахмурился.

— Собираешься предъявить мне какое-нибудь дерьмовое обвинение?

— Я бы хотел это сделать, — сказал Джефф, стараясь говорить спокойно. — Я бы перечислил все те унижения, которым ты нас подвергал. Ты выпотрошил меня, когда я был еще ребенком, вынул из меня душу и мою жизнь, а вместо этого набил меня своим дерьмом. Ты не мог жить спокойно, потому что был никем. Ты купался в деньгах, но тебя не приглашали на светские приемы, и это сводило тебя с ума.

— Убирайся отсюда на хрен!

— Ты сделал меня таким! Я всю жизнь жрал твое дерьмо, да еще просил добавки! Мне до ужаса нужно было твое одобрение! Я из кожи лез вон, лишь бы ты погладил меня по головке и сказал, что я хороший мальчик. И для тебя было важно любить меня…

Джефф почувствовал, что его глаза увлажнились, но не утирал слез. Он видел отца точно сквозь дымку и продолжал говорить, а его голос крепчал с каждым мгновением.

— Ах, черт! У меня башка трещит. Ты сам знаешь, что натворил, или, может быть, не понимаешь этого. Ты воспользовался своими тремя детьми, чтобы во что бы то ни стало пробиться к тем ребятам с голубой кровью, которые заставляли тебя чистить им ботинки. Ты разрушил три жизни, пытаясь удовлетворить свое тщеславие. Ты — разрушитель! Ты ухватил своими грязными лапами прекрасную женщину и сломал ее пополам. Тебе надо было рожать победителей. Сукин ты сын!

Ему пришлось остановиться, потому что кровь так сильно стучала у него в голове, что он не мог думать. Он ощущал что-то невообразимое, словно вылетела пробка и из него начала хлестать ядовитая черная жидкость, снимая внутреннее напряжение. Мэт Коннери смотрел на него, злобно скалясь, будто скелет в цветастой рубахе и темных брюках.

— Ты закончил?

— Еще нет, — сказал Джефф.

— Тоже мне, крутой! Если ты чувствуешь себя дешевкой, так это оттого, что у тебя внутри никогда ничего и не было. Если у тебя есть сила, то это потому, что я заставил тебя быть сильным. Я научил тебя одеваться и подтирать задницу. Ты думаешь, из тебя вышло бы что-нибудь путное, не занимайся я тобой?

Джефф покачал головой:

— Тебе нечего сказать. Плевал я на твое мнение! Я скажу речь на твоих похоронах, но плакать не буду, не пролью ни слезинки. Вот чего ты добился, и это то, чего ты хотел. Ты помрешь от рака в лос-анджелесской больнице, один, мучаясь от боли, харкая кровью и цепляясь за руку какой-нибудь сиделки. Нравится тебе эта картина? Ты сам ее себе уготовил!

Лицо Мэта оставалось невозмутимым, хотя глаза горели. Было невозможно отгадать, что происходит в его старой голове.

— Ладно, все в порядке, — сказал он наконец. — Ты баллотируешься на пост сенатора. Тебе ведь этого хочется? Меня это устраивает.

Джефф усмехнулся.

— Конечно. Я так и думал, что ты выдашь что-нибудь вроде этого, мистер Крутой. Мол, я заставлял тебя есть дерьмо, сопляк, зато теперь ты твердо стоишь на земле, и я могу сдохнуть счастливым, потому что ты завоюешь мир. Трепач!

Мэт безучастно смотрел на Джеффа.

— О чем ты вообще говоришь, черт подери?

Несколько секунд они молчали.

— Я говорю о лжи, — сказал Джефф. — И сейчас я запихну всю твою ложь обратно тебе в глотку, всю, каплю по капле.

Глава 36

Джефф продолжал говорить, в упор глядя на отца. Он не давал старику уйти от своего взгляда.

— Я с самого начала знал, что Ли убили, — сказал он. — Я нутром это чуял. Знал, что вся эта история о том, что он болен раком, ложь. Но я не стал выяснять, потому что ты просил меня этого не делать. Потому что Мэри просила меня этого не делать. Господи, если вы с Мэри продались, то, черт возьми, кто я такой, чтобы сомневаться? Ты ведь мой отец, дерьмовый патриарх, человек, которого я боялся и которого изо всех сил старался полюбить!

Вы усадили меня и смотрели на меня, вы оба, и сказали, чтобы я поверил свидетелям и признал, что Ли покончил с собой, не желая смириться с ожидавшей его медленной, мучительной смертью. Ни один Коннери не смог бы с этим смириться, так вы мне сказали. Что же ты-то цепляешься за жизнь, несмотря ни на что? Почему бы тебе было не разбиться на самолете в джунглях?