Магнетрон

— Владимир Сергеевич, — вдруг встрепенулся он, — вы неправы. Если мои формулы введены в учебник, следовательно, они не пропали, как вы выразились. Что же касается моего имени, то личные имена вообще имеют такое же отношение к делам, им приписываемым, как этикетки на бутылках к их содержимому. Меняется ли от цвета наклеенной на стекло бумажки вкус и аромат вина? К счастью школяров, в науке больше неизвестных имен, чем известных. Кто помнит имя Гарриса? А между тем этого исследователя с большим уважением много раз упоминает в своих трудах Фарадей. Ста лет не прошло, а Гаррис забыт. Забыт, думается, бесповоротно. История подобна промывательной машине: поток воды уносит за собой песок, кусочки породы… Имена, даты — все уходит в океан забвения, даже факты. На дне сита остаются лишь редчайшие крупицы золота — достижения первостепенной важности, события, связаные с основными этапами истории человечества. И таких маленьких людей, как мы с вами, Владимир Сергеевич, должна в их работе поддерживать мысль, что, возможно, и мы своими малыми делами помогаем общему прогрессу…. Позвольте, — прервал сам себя Ронин. — У меня есть для вас нечто посущественнее добрых слов.

Он спрыгнул с письменного стола, ринулся к столику у кровати и вытащил из верхнего ящика, предназначенного для хранения предметов утреннего туалета, несколько листов отличной чертежной бумаги. На этих листах плохо отточенным карандашом было нарисовано нечто подобное граммофонным трубам, а вокруг извивались неровные строки формул.

— Мы с вами говорили однажды о выводе энергии, — пояснил Ронин. — Я вывел тут основные расчетные формулы для волноводного трансформатора.

Веснин погрузился в изучение расчетов.

— Ну как, подойдет? — поинтересовался Ронин.

— Большое вам спасибо, Арнольд Исидорович! Я это перепишу и верну вам. Постараюсь оплатить вам эту замечательную работу.

— Что вы, — покраснел Ронин, — какой между нами может быть разговор о деньгах! Но на завод к вам, Владимир Сергеевич, я пойти не могу. Я очень занят, у меня бездна работы, которую надо сделать… Не сердитесь на меня…

Простившись с Рониным, Веснин решил пойти к Оленину. Он все еще помнил влюбленный взгляд, каким Оленин проводил Мочалова, когда тот выходил из лаборатории, резко отчитав его. Веснин помнил Оленина, повествующего со слезами на глазах у песчаного карьера о разрубленных на куски волноводах, сооруженных покойным Мочаловым. С невольной улыбкой вспоминал Веснин также и о том, как Оленин клеймил «низкое усердие рабской души» Студенецкого и как затем они с Угаровым на кухне у Оленина обсуждали под жужжанье примуса проблемы техники сантиметровых волн.

И на этот раз Веснин застал Оленина при исполнении родительских обязанностей. Оказалось, что Ия Юльевна находится на заседании фольклорной секции, а очередная домработница, подобно своей предшественнице, не предупредив хозяев, расторгла трудовой договор и поступила на завод.

— Признаться, я этому очень рад, — говорил Оленин Веснину. — Еще одна девушка получит хорошую квалификацию, а мы немножко отдохнем от постороннего человека.

В честь прихода гостя Оленин стал немедленно укладывать детей.

— А мама уже заканчивает диссертацию, — объявил Руслан и нырнул под одеяло.

— Жаканчивает дишшейтачию, — подтвердила Людмила и спрятала голову под подушку.

— Дикция, как у профессора Вонского, не правда ли? — просиял Оленин, питавший явное пристрастие к дочке.

Разделавшись с детьми, Оленин пригласил Веснина в комнату при кухне. Здесь по стенам были развешаны портреты Александра Блока, начиная с того, где будущий поэт в трехлетнем возрасте, одетый в кружевное платьице, обнимает свою мать, и кончая страшной посмертной фотографией.

Оленин протянул Веснину первое издание поэмы Блока Двенадцать с устрашающими иллюстрациями Анненкова.

— Олег Леонидович, я пришел поговорить с вами о деле, — сказал Веснин, закрыв книгу, на которую едва взглянул. — У нас на заводе организовано конструкторское бюро. Мы будем заниматься магнетронными генераторами сантиметровых волн.

Оленин порывисто вскочил со стула, достал из книжного шкафа школьную, разграфленную в клеточку тетрадь.

— Хотите взглянуть? — Он перелистал тетрадь и по казал Веснину Чертеж.

Пока Веснин перелистывал тетрадку, Оленин говорил ему:

— Александр Васильевич Мочалов верил, что мы, работавшие с ним, будем продолжать дело, которому он отдал жизнь. Вот почему и мне и моей жене, нам обоим, так горько, что я от этого дела отошел. Я веду в Педагогическом институте лабораторию по общей физике, учу будущих учителей средней школы обращению с простейшими физическими приборами. Но когда урвешь свободную минуту, так и тянет к магнетрону. Даже во сне я часто вижу Мочалова… Ощущение такое, словно должен и не заплатил. Александр Васильевич наметил обширную программу, но мне не довелось завершить. Я теперь начал постепенно приводить в порядок свои старые лабораторные дневники. Возможно, потомству пригодится, говорит Ия Юльевна.