Меньше года назад у этого же фонтана, на этой же скамье сидел маленький, крепкий, румяный старик и, глядя на Веснина своими ясными, светлыми глазами, говорил с ним о синей тетради, о Сыркине-Буркине, убеждал его упражнять свои способности, работать всю жизнь в однажды принятом направлении, со всей добросовестностью… Много произошло на заводе перемен, а фонтан все еще носил неофициальное прозвище «Большой Студенецкий». Впрочем, иногда его именовали «бывший Большой Студенецкий».
Веснин, давая своим теперешним солидным тоном нескончаемые разъяснения и указания, думал о том, что если бы ему пришлось руководить не маленьким КБ, а заводом, то, верно, у него лопнула бы голова.
«Молодой человек, — говорил Веснину Болтов, — установившийся беспорядок легче вытерпеть, чем период установления порядка».
Однажды, когда Веснин и его неугомонные сотрудники шли мимо фонтана, им повстречался Муравейский.
— Приветствую вас, Вольдемар! — произнес Михаил Григорьевич. — У вас в КБ, я вижу, неправильно разрешена транспортная проблема: подчиненные ездят на вас, вместо того чтобы вы ездили на них.
— А вы, Миша, думаете — это так просто: запряг и поехал…
— Совершенно верно, Володя! Держи вожжи ровно да погоняй! Причем основное — это не дергать, не задергивать, а то шарахнутся и понесут.
«Да, основное — это не дергать, не задергивать сотрудников, — размышлял Веснин. — Надо планомерно, исподволь наладить ровную, ритмичную работу КБ».
Эти рассуждения Веснина были, совершенно правильны, но, увы, в его практической деятельности все получалось наоборот. Он хватался то за одно дело, то за другое; упуская существенное, он распылял свое внимание и силы на мелочи.
Однажды увидев, что отдельные строки в дневнике Федора Непомнящих написаны карандашом, Веснин не только заставил студента переписать весь дневник, но еще обратился по этому поводу с речью ко всему коллективу:
— Мы не геологическая экспедиция, где образцы завертывают в бумагу, надписанную графитовым карандашом, для того чтобы буквы не смыло дождями. Пишите чернилами, разборчиво, подробно, ставьте всюду даты. Четко написанную страницу читаешь сразу, как партитуру, сразу видишь все данные, все выводы. А когда написано так, что каждую букву приходится угадывать, то тратишь много времени зря, пока доберешься до общего смысла.
Затем он произнес небольшую речь о том, как важно соблюдать точную терминологию:
— Вот Егорова пишет вместо
После этой беседы дипломанты стали приставать к Веснину с вопросами из области языковедения. Особенно старался Гайк Гошьян:
— Почему мы говорим
Веснин вздыхал и думал: «Зачем я заговорил о тер* минах? Кто меня за язык тянул?»
А любознательный Гайк являлся с новым вопросом: почему называют словом «выключатель» прибор, который и выключает и включает? Не будет ли точнее ввести в терминологию КБ, а затем и всей советской электротехнической литературы новое слово —
— Всякая терминология условна, она сложилась исторически, — методично объяснял Веснин. — Не к чему ломать то, что установилось, вошло в обиход. А вот для вновь создаваемых приборов, для вновь вводимых понятий мы можем свободнее выбирать названия, добиваться наибольшей точности, строгости, выразительности…
Старательная Милочка Егорова обзавелась техническими словарями и словарем иностранных терминов. Она поминутно листала эти книги, для того чтобы возможно точнее употреблять те новые для нее слова, о которых говорил Веснин. Она сначала вела свои записи начерно, а потом старательно переписывала их набело.
Гайк Гошьян принес Милочке пачку переводных картинок с голубками, сердцами и незабудками:
— Это для полей вашего лабораторного дневника.
— Адресом ошиблись, — заступился за девушку Федя Непомнящих. — Сии украшения должны быть препровождены товарищу Капралову, дипломанту старшего поколения.
Действительно, Игорь Капралов придавал непомерно большое значение внешнему виду своего лабораторного дневника. Он рисовал замысловатые виньетки и орнаменты для заглавных страниц, бегал к тете Поле за утюгом и тщательно проглаживал все графики. Особенно много сил и изобретательности тратил Игорь на составление наилучших, наиболее приятного тона чернил. Вследствие этого его записи имели всякий раз иной цвет или оттенок, и это приводило Веснина в ярость.