– Какого черта здесь происходит, почему беседка горит? – встревоженный голос Энтони раздается за нашими спинами, – Мать твою, что случилось? – механически он выхватывает у Джекса шланг, осматривает, куда в дальнейшем перейдет огонь, – Быстро включи воду! – орет не своим голосом.
Я стою, как зачарованная, и пялюсь на человека с поливочным шлангом в руках. Джекс снова залазит в дом через окно, и вода начинает брызгать на меня и Энтони. Он ставит меня за свою спину и тушит пожар, который я устроила. Я стою за ним в оцепенении всего лишь несколько минут, но потом выворачиваюсь и кидаюсь на его шею. Впиваюсь в его губы и целую так, словно это наш последний раз, словно нет сейчас пожара, и Джекс не орет, что загорелся край шторы. Мне все равно, я могу выпендриваться сколько угодно, но истина в том, что он меня бесит. Энтони отвечает на мои поцелуи, теперь уже двумя руками обнимает мою талию, притягивает к себе, прижимается ко мне мокрым телом.
– За что? – рычит он, когда я бью его по щеке, едва оторвавшись от него. – Ты с ума сошла?
Джекс потушил пожар и теперь с не скрываемым интересом наблюдает за нами.
– Ты не отвечал на сообщения, напугал меня и бросил, – с часто вздымающейся грудью отвечаю ему.
Нервно отталкиваю от себя его руки и иду по дорожке в дом.
– Эээ… она спалила твои вещи, Тони. Я даже глазом не успел моргнуть, – слышу, как оправдывается Джекс. – И мне удалось спасти только одни твои трусы, если тебя это обрадует. Я лучше пойду, ребята.
Я поняла, что сейчас он мне устроит, поэтому убегаю с такой скоростью, какой позволяют мои босые ноги. Маленькие камни больно впиваются в мои ступни, поэтому я прихрамываю.
– Раз, Беатрис, два, Беатрис, три… Беги, милая, я сейчас выдохну и пришибу тебя, засранку, за все содеянное, – прикрикивает он, и я уже отчетливо слышу его топот позади меня. – Четыре, Беатрис…
Крепкие руки обхватывают меня сзади и поднимают в воздух, затем я каким-то образом оказываюсь у него под мышкой.
– Отпусти меня, придурок! – кричу я. – Я буду орать и звать на помощь.
Энтони спокойно движется по направлению к галерее, пинком открывает дверь и просто отпускает меня на пол.
– Что ты себе позволяешь, дурак? Я тебя ждала! Ты не пришел, шатался непонятно где. Всё, ты можешь валить дальше! И мне насрать на тебя и твои причины, ты понял меня?! – истошно ору я, пока он захлопывает со всей силы дверь, так, что я слышу звон картин, оставшихся висеть на стенах.
Он думает, я боюсь его, а мне, на самом деле, откровенно плевать. Соскакиваю на ноги, начинаю прыгать перед ним, он думает, я не могу себя защитить? Прелесть моей тети в том, что она не растила из меня неженку. Выкидываю вперед руку и бью ему ребром ладони в шею. Он ошалело хватается за болезненное место, и в его глазах по-настоящему вспыхивает гнев. Огромными руками он пытается загрести меня, но я уворачиваюсь от него и отбегаю к столу, на котором лежат фотографии голой девушки. Ту, которую я сегодня скрупулезно обрабатывала для печати.
Мы стоим друг напротив друга, он кидается вперед, я отбегаю. Все это похоже на игру, если бы по краям не было маленьких железных крючков, держащих фото, об которые Энтони поранил свою руку. Маленький порез, на который мы оба смотрим, отпечатается в моей памяти надолго. Именно в момент, когда отвлекаюсь, он прыгает на стол, а я делаю выпад, чтобы проползти под ним. Нога срывается, и Энтони обхватывает одну мою ногу, тянет на себя.
– Ну все, дорогая, попалась, – он тащит меня по полу, как тушу убитого им животного, ставит на ноги и зажимает между собой и столом. – Что на тебя нашло? Ты хотела убить себя или меня?
– Слишком много чести, чтобы мараться об такого, как ты, – сердце бьется где-то в горле, в висках колотится ритм, отдаленно напоминающий предобморочное состояние.
Я практически вижу искры из его глаз. Энтони хватает прямо на моей груди пеньюар и рвет его на две маленькие части. Сначала усаживает меня на стол, а затем резко укладывает на спину. Моя заминка, в том, что я не могу прийти в себя от его силы. Моментально разрывает ткань и привязывает одну мою руку к крюку для фото. Я прячу вторую от него, но он выкручивает на себя, пока я не сдаюсь, и делает с ней то же самое.
– А теперь смотри, маленькая бестия. Ты либо успокаиваешься…либо я связываю еще и твои ноги. А это уже не так приятно, как руки. Нет в этом особой пикантности. И поверь мне на слово, если ты не прекратишь дергаться, завтра на твоих запястьях будут гигантские синяки, – он уходит от меня, я слышу его шаги, но не вижу Энтони.
– Где ты был?! – возмущенно кричу я.
– Хаш прилетел в Париж. И я не мог отказать сыну во встрече, – его голос спокоен, он даже не запыхался, пока ловил меня по всей галерее. – Я извиняюсь, что не отвечал на твои сообщения, но на это есть серьезная причина.
– Нет ни одной причины, чтобы игнорировать, – уже аккуратнее я выкручиваю руки, шелковая ткань начинает болезненно стирать мою кожу, поэтому я старательно успокаиваю свое дыхание.