Магнитофонного дерева хозяйка. Часть I дилогии

– Ничего. Раз неясно, то всё ещё и обойдётся. Да и не это главное. Главное, чем ты должна стать – должна и можешь – тут уж сама, безо всяких.

И ну втыкать бархатные иглы. К счастью, я была не единственной их мишенью. В основном взгляд поедавшего свой ужин находился в свободном и совершено бестолковом плавании – по сторонам: правее, левее, поверх – минуя меня, то ли из опаски, то ли по небрежности.

– Слушай, я вообще цыган и разных этих «что было, что будет» обхожу за километр.

– Да я ещё хуже цыган. Это в маске ещё ничего. А под ней – я несносен, неприятен, ужасен, никто меня не выносит больше пяти минут. Особенно на голодный желудок, – и лыбится по-дурацки, наиграно.

И зачем, вообще, так улыбаться?

– А ты что, всегда так – наберёшь еды и сидишь, медитируешь? – продолжал он притворно-приторно ухмыляться.

Из ехидства, а не из воды, состоит он на восемьдесят процентов.

– Да я так… Зашла погреться… у моря. Плохо топят дома.

– А я вот ем раз в день, так что…

– Заметно… Нет, всё же почему именно она, эта мелодия. Может… это музыка с дерева?

Он перестал жевать.

– Скажи спасибо, что я тут сижу, а не кто-нибудь… Музыка с дерева! Народ, знаешь, к таким не тянется.

– Нет, ну нигде ведь такого не услышишь, даже по радио. Может, на кухне у кого-то день рождения, и это его любимая вещь?

Бросив нож, он хлопнул ладонью по столу.

– Музыка из «Мертвеца» в день рождения – вот это в точку! Вот это по-нашему. Я всегда говорю: к смерти надо быть готовым в любую минуту, – просияв, воскликнул он. – Она ведь всегда рядом, прямо вот, за плечом стоит, – несказанно оживился он, хлопая себя по плечу. – Если это знаешь, не выглядишь идиотом и жертвой, – схватив снова нож, принялся вращать его в руке, как фокусник. – И никто к тебе не сунется.

«В расчете на дешевый эффект? Ведь, НЕ ТЫ так говоришь, не ты первый, по крайней мере». И улыбочка эта, хоть и широкая, а все же страшноватая – ну какой она может быть из-за тюремной решетки? Горечь одна и отрицание… всего мало-мальски легкого и бесшабашного.

Я перевела взгляд на синее настенное море и довольно топорно выписанную сеньориту на берегу – в ретро-купальнике и соломенной шляпке с синей лентой. Она загорала в шезлонге в лучах электрического солнца – оно жарило, как ошалелое, из-под потолка, отражаясь в писанных маслом небесах.

Вернулась к своему капустному салату – молча. Он вдруг спросил моё имя. Я сказала «кхм-хм» и нехотя назвала.

– Со-оня! А как же ещё. Я знал! Но не хотел дешёвых эффектов, не люблю я этого, между прочим.

И назвал свое – Северин. Не больше не меньше.

Музыка тем временем сменилась – дубово-резиновым рэпом.

– А ты в зоне был? – светски поинтересовалась я.

Нож дрогнул в его руке. Посмотрела на собеседника и только тут заметила под его тёмным пуловером, в каких ходят толпы, белый утончённый свитер, в каких толпы не ходят. Представить под такой идеальной белизной чьи-нибудь исторические профили или кинжалы с розами было непросто. Не самый модный свитерок совсем не выглядел старомодно на человеке по имени Северин, наоборот, очень даже стильно – в сочетании с темными волосами и серыми глазами – не тёмными и не светлыми, похожими… Я пожалела, что спросила.

– Ты всё ещё хочешь забраться на дерево? – был ответ. – Представь: карабкаешься, рвешь джинсы, ломаешь лучший ноготь, достаёшь её, эту ленту, распутываешь, распутываешь три часа, потом сматываешь, ставишь на воспроизведение, а там… Й-ёсиф Виссарионыч Кобзон.

Очень смешно…

– Или Мурзилки какие-нибудь. Или…

– Хватит!

– Или…

Замолчал, и иглы в самые мои зрачки.

– Или что?

– То, – и опять молчит, как… нарисованный на стене. – Не музыка там вовсе.

Есть расхотелось совсем.

– А что-о?

Перегнулся ко мне через стол и, надувшись, как заведующий чего-нибудь, поманил, чтобы я наклонилась тоже.

– Код судьбы. Запись того, что грядёт… – лицом к лицу, голосом обучающего устройства.

Я отшатнулась:

– Опять ты! Нет, я пошла… Слушай, и чего тебя так и подмывает, я ведь вижу, выдать какое-нибудь там сногсшибательное предсказание? Только попробуй!

– Ладно, ладно, пусть будет Кобзон. Forever. А в зоне-то… Я и сейчас в ней. Мы все там. А где же ещё? Включая тебя. Если б не так, глядишь, ушли бы отсюда вместе.

И сверкнул серым исподлобья.

– Ладно. Не тема дня. Ты ведь из приличной семьи. Где никто никого не бил по фэйсу, не крушил мебель в щепки… У вас там – тортики, дни рожденья, своя библиотека, пэ-эс-эсы в ряд… Тюрьма воспитания. Непросто тебе. Слушала бы Мурзилок, народ бы к тебе потянулся.

– Так ты еще и заслуженный учитель?

Не люблю такой учебы. Хотела встать… Но… осталась сидеть, как приклеенная. Что за клей такой? Подходит ему это Северин. Север ин – внутри Севера, значит. Колючие очи севера. Всё врет? Какие варвары в его предках? Ответов нет. Какие предки? Откуда он вообще? Как очутился возле моего дерева? Что делал вчера, позавчера?

– Был то женат, то нет. Музыкантом и целителем, гончаром-керамистом и по ценным бумагам – был. Накосячить успел везде понемногу, и в главном больше всего… А что?