Магнолии, девушка, солнце…

Ну да, если уж вспоминать о романах, то в первую очередь Урманову вспомнились «Три товарища» Ремарка. Патриция Хольман – трогательная Пэт, умирающая от туберкулеза, ради которой главный герой был готов заложить душу… И ведь умерла все-таки, сделала его навеки несчастным, лишила радости жизни! Потому как после таких Пэт все остальные женщины уже не котируются…

И самое-то интересное, эта Маруся тоже палец о палец не ударила, чтобы как-то его, Урманова, приворожить! Она была то покорной, то равнодушной, то молчаливой, то вообще куда-то далеко уплывала своими мыслями, и потому у Урманова не возникло ощущения, что после совместно проведенной ночи Маруся стала хоть на миллиметр ближе.

Урманов был больше чем уверен, что потом она не стала бы сама искать его, напоминать о себе, делать вид, что они, точно липкой лентой, теперь повязаны любовью.

Так оно и случилось. Она сбежала от него посреди ночи.

Урманову пришлось самому искать ее.

Он придумывал поводы для того, чтобы находиться рядом с ней. На второй день он вытащил ее на экскурсию к источнику. На третий – все-таки стал ходить на занятия по гимнастике вместе с тетками, мечтающими похудеть, и спасающимися от инфаркта пенсионерами. Уже не вылезал из тренажерного зала. Он ходил за Марусей, точно собачка, он уже забыл о том, что приехал сюда отдохнуть, он сам для себя обесценился. Цену имело только то, что нравилось Марусе.

Иногда она казалась ласковой и нежной, иногда – пугающе равнодушной. О чем она думала, что таилось в ее прошлом – загадка. А иногда она была такой печальной, такой несчастной, что у Урманова все переворачивалось внутри.

Путевка его в пансионате заканчивалась в середине августа, но он сходил в администрацию и продлил ее еще на две недели. Начальство звонило, требовало Урманова вернуться из отпуска и приступить к работе, а он врал и изворачивался. Он не хотел покидать Марусю.

Он не хотел возвращаться в Москву, не хотел возвращаться к красавице Регине и добрейшей Гуле Соловьевой, он хотел только одного – быть рядом с Марусей.

Темная, бесконечная ночь. Хаос. Ничего нет.

Потом – слоено толчок. Нечто, что заставило его очнуться. Нет, не пробудиться, не осознать себя и происходящее, а только ощутить эту грань между бытием и небытием.

Минуту назад его еще не было, а сейчас – он уже есть.

Так странно…

Лишь одно чувство, одна мысль, не выраженная словами, – он есть.

Кто он? Где? Зачем? Что было до того и что будет дальше? Какой во всем этом смысл? Этих вопросов тоже не существовало пока.

Он есть.

Да-да, эта грань между бытием и небытием, она была так реальна, так отчетлива, что сомневаться не приходится – он все-таки есть!

Колебания электромагнитных волн вокруг, в ночи – тревожные, беспокойные, постоянные. Они несут в себе информацию, но какую?

Хаос вокруг тоже пугает, поскольку в нем нет ничего основательного, ничего такого, за что можно было зацепиться. Ни верха, ни низа, ни права, ни лева… А ему хотелось определенности, хотелось точных координат.

Следующая его мысль, так же не выраженная словами, была такая: я, наверное, во Вселенной. В центре мироздания. Или я – сама Вселенная?

Эй, кто-нибудь!

…Маруся проснулась и резко села.

В открытое окно лился холодный, уже осенний воздух – никакого намека на бабье лето. Вчера, накануне первого сентября, уехало очень много отдыхающих с детьми, и сразу же в пансионате стало тише.

Эту ночь она провела одна, сказав Урманову, что устала и ей все надоело. Ей в самом деле все надоело: ждать, выгадывать удобный момент, самой режиссировать ситуацию, рассчитывать, придумывать новые способы наказания… Уже почти месяц она старалась изобразить Юдифь, карающую Олоферна, но у нее ничего не получалось! То одно мешало, то другое, то она начинала сомневаться в том, правильно ли поступает, то просто становилось страшно…

– Сегодня, – произнесла вслух Маруся. – Я сделаю это сегодня.

Она опустила ноги, и подошвы обожгло ледяным холодом. Торопливо нашарила тапочки и заковыляла в ванную.