Магнолия. 12 дней

Когда писатель придумывает свой не очень-то совпадающий с конкретной реальностью мир, не опирающийся ни на исторические события, ни на специфику страны, не зависящий от их жестких конструкций, тогда удача или неудача произведения зависит только от автора – от его фантазии, от пропорции замешанных ингредиентов, от того, как он сумел выстроить сюжет, выдержать баланс[14]. Существует множество жанров, не только фантастика и фэнтези, где окружающий мир либо выдуман полностью, либо размыт насколько, что упускает конкретику деталей.

Но как можно оторваться от реальности, если пытаешься именно ее описывать? Историческую реальность. Тем более такую специфическую, как времена моей юности, выпавшую на период «загнивающего» или, как теперь говорят, «стагнационного» социализма. Как оторваться от затягивающих омутов, если мы все, кто жил в то время, так или иначе в них завязали? Например, в омуте лицемерия, когда не могли говорить то, что думали. А если и говорили, то сначала вглядывались в глаза собеседника, прикидывая степень риска. Как отделаться от унизительных очередей, вопиющей бедности, от «квартирного вопроса», от вечного дефицита, от заученных школьных агиток, от развитого в нас и очередями, и дефицитом, и агитками, заложенного с детства лакейства?

Но в то же время от самой юности тоже невозможно оторваться, отделить ее от себя, от всей остальной своей жизни. Как отделить себя от дружбы, любви, ощущения легкости, устремленности в будущее? Юность всегда чудесно хороша, невзирая на время, на страну, на политическое и социальное устройство, на тяготы и лишения.

Вот и получается, что любой, кто попытается запечатлеть время, рискует повториться – где-то оно уже описано, так или иначе, а значит, основные траектории пусть и пунктирно, но определены. Время неизменно, дух времени, культура времени, даже настроение времени неизменны, и каждая попытка заново разложить их на составляющие в той или иной степени обречена на вторичность.

Я останавливаюсь, смотрю на океан, соленый йодистый запах успокаивает, вносит размеренность и в мою мысль, и в мое ощущение реальности. Я стою настолько близко от раскачивающейся многомерной толщи воды, даже на глаз подавляющей тяжестью своей массы, что брызги долетают до меня, освежая лицо.