Магнолия. 12 дней

Голос его, как и тон, запанибратский, полный нагловатой, простоватой насмешки, но не обидной, а, наоборот, солидарной, дружеской, какого-то едва скрываемого веселого намека, должен был располагать к себе, но не располагал. Меня уж точно.

– Да там трамваи у «Семеновской», как всегда, застряли, – соврал я.

Похоже, вариант про трамваи ему понравился.

– Ну как же, трамвай, – засмеялся он, но опять не обидно, а, наоборот, с пониманием, по-товарищески. – Обычное дело, трамваи встали. – Он сделал движение рукой, будто приглашал подключиться к своему веселью всех остальных. – Как ее зовут, этот трамвай? Главное, что он тебя не переехал. А вообще-то он, трамвай этот, с одним вагоном или с двумя?

В аудитории пронеслась прерывистая волна смеха, нестойкая, натужная, смешки распались, так и не успев соединиться.

– Да ладно тебе, Толь, заходи, конечно, садись, мы тут, кстати, о важных делах говорим. Ты давай подключайся к разговору. – Он подождал, пока я войду; как раз во втором крайнем ряду, прямо у двери, пустовала парта, я за нее и уселся. – Так вот, я говорил, что наше общество, как все знают, интернациональное. Вот хотя бы взять вашу девятую группу…

Аксенов нацепил очки, порылся в тонкой папочке, лежащей перед ним, вытащил листок. Я воспользовался минутной паузой, наклонился к стоящему на полу портфелю, раскрыл, нащупал клавиши на Танином «Грюндиге», отсчитал четвертую – «запись», нажал ее. Раздался несильный щелчок, я даже вздрогнул, но его, похоже, никто не услышал.

– Вот хотя бы вашу группу взять, обычную группу. – Он не спеша просматривал список. – Ну, Степанова, русская, конечно, Лапина тоже, Емельянцева… А вот Громыко наверняка украинка. Ты, Оль, украинка? – Он наморщил лоб, поднял глаза, взгляд его проскользнул над очками, лукавый, полный дружеской усмешки. Я заметил, как Громыко кивнула и при этом покраснела почему-то. – А Полторацкая наверняка белоруска, ты, Свет, даже не говори ничего, ты, конечно, под русскую можешь косить, но я все равно знаю, что ты мой меньшой брат, вернее, сестра. – Он хохотнул, снова запанибратски, будто его простые, грубоватые шутки именно такими грубоватыми и должны всем нравиться. – Сергееву, Баркова и Михайлова мы пропустим, а вот Татабитдинова, без сомнения, татарка. Тут ошибки быть не может. Или может быть ошибка, Наташ? – Впрочем, на Наташу он глаз не поднял, так и продолжал скользить ими по листку. – Игнатова. Ладно с ней, с Игнатовой, Онищенко наверняка соотечественница Громыко. А вот Назбаев у нас либо киргиз, либо казах. Я забыл, ты кто, Назбаев?

– Киргиз, – зачем-то на полном серьезе ответил Тахир, видимо, не чувствуя риторики в вопросе и игривости в голосе преподавателя.

– Ну вот, а вы говорите, – согласился Аксенов. – Даже киргиз у нас нашелся. – Он снова усмехнулся, снова глянул в листок. – И вообще, кого только у нас нет. А кто-то ведь маскируется, так что сразу и не разберешь. Вот в прошлом году был у нас, например, Берман, а в этом году Бермана больше нет, зато появился Баранов. Вопрос: стал ли он от смены фамилии лучше или хуже? Нет, Кирилл, хуже ты точно не стал, хоть и разобраться нам в тебе теперь сложнее. – Аксенов снова засмеялся. Смех был заразительным, его так и хотелось разделить, поддержать. И кто-то поддержал, снова пять-шесть смешков раскололи напряженную тишину аудитории.

Я знал, к чему он ведет. Единственный оставшийся вопрос – как долго он будет еще куражиться, так сказать, завоевывать аудиторию, чтобы потом, сделав ее союзником, навалиться уже всем скопом на Ромика. Оказалось, что много времени ему не потребовалось.

– Но главное, что мы все живем дружно, несмотря на наши разные корни. Ну, а анекдоты там, про хохлов с их салом или про грузин, или армян, они даже помогают нашему братству. Ведь так, товарищ Агаронян? Ведь ты, Марин, за «армянское радио» на нас не обижаешься? – Маринка промолчала, но, похоже, в данном случае ответ и не требовался. – Вот чукчи бы могли обидеться, это правда. Но у нас ведь на курсе чукчей нет. – Он снова хохотнул собственной шутке, на сей раз его поддержали не отдельные смешки, а уже более стройный хор голосов. Видимо, поддержка Аксенова вдохновила, он решил развить тему. – Вправду, ребята, если бы я был чукчей, я бы обиделся. Особенно на этот анекдот, знаете, про экспедицию. Знаете? – Зал замер, и Аксенов с еще более широкой улыбкой, конечно же, принялся рассказывать, живенько, не без потуги на артистизм, меняя по ходу рассказа выражение лица, даже в какой-то момент взвил голос до резкого, неестественного фальцета.

Анекдот оказался, кстати, неплохой, я не смеялся, но готов был согласиться, что неплохой, теперь смех раскатился куда как более дружно, размашисто, и по всему выходило, что Аксенов все же аудиторию завоевал. Вот так, не спеша, постепенно, но завоевал. Как и полагается хорошему, опытному оратору, опытному организатору, чувствующему молодежь, умеющему найти к ней подход.