Магомед, Мамед, Мамиш

Даже в жаркий летний зной очень прохладно в этих возвышенных частях города; в микрорайоне, как на вы-сокогорном пастбище. Милое дело отсюда пешком спус-каться в город. Слышишь, как он грохочет, как дышит, большой и живой. Идешь и идешь, охватив его взглядом весь, щедро залитый огнями гигантский массив, именуе-мый родным городом, где немало домов, тебе близких, и каждая улица - твоя; и ты чуть ли не сросся с его де-ревьями, камнями, людьми; где есть и твой угловой дом, куда ты приходишь всегда с замиранием сердца и болью: здесь ты родился; дом, полный голосов, увы, уже ушедших; и никто тебе не знаком; и каждый раз выбе-гает тебе навстречу кто-то очень похожий, из далекого детства, ты сам...

Мамиш шел и шел, и ему приходилось порой чуть ли не бежать, когда перед ним возникала улица, круто сбегающая вниз.

Идет, идет, а с ним его тени, отбрасываемые фонарями. Тени, тени, много теней расходится от тебя - прямые, с изломами, длинные, короткие, вдоль улицы сбоку, спе-реди, сзади... Сколько теней!.. Но одна тень - каждый раз главная, она темнее других. Идет, идет, и за ним его тень.

И вот уже, длинная-длинная, бежит впереди, идешь, до-гоняешь, на голову свою наступил, а тень уже сзади, за спину ушла, вытянулась. Идешь, идешь, она взбирается на стену, выше тебя, ломается на балконе и снова на-много впереди тебя, и ты догоняешь, еще шаг, и ты топчешь голову...

Только хотел Мамиш во двор юркнуть, как с угла окликнули: Гюльбала; с Али прощается. Странно, как показалось Мамишу, посмотрел на него Али и тотчас ушел.

- Что с ним?

- Я о многом должен рассказать тебе!..- Сели на мра-морную ступеньку, что ведет в дом с парадного входа, давно уже заколоченного, зажгли сигареты.

- Завтра мне на работу.

- Тебе все всегда некогда и некогда!

- Не обижайся...- Новая трудовая неделя начина-лась; семь дней и ночей на море.

- Тут не до краткости, разговор такой, что... Но получилось по Мамишу, ставни крытого балкона-фонаря с грохотом распахнулись:

- Гюльбала? Ты? А кто рядом? Мамиш? Что так по-здно?!

Гюльбала иногда приходил сюда ночевать, жена знала, мирилась с этим, кажется.

О разговоре не могло быть и речи; поднялись каждый к себе, в свой отсек коридора.

Только собрался Мамиш лечь, как раздался такой вопль, что Мамиш вздрогнул. Голос Хуснийэ взорвал ночную тишину, ударился о стены и отскочил к сосе-дям, в другие дома квартала.

Хуснийэ-ханум клялась отомстить братьям Хасая (один - "шакал", другой "гиена"), разоблачить их "грязные проделки"; Рена еще поваляется у нее в но-гах, уж она ее потопчет, эту... (перо сломалось под тя-жестью слова). А потом набросилась на Гюльбалу и про-гнала его ("Нечего шляться по чужим домам"). Дверь хлопнула, послышалась дробь сбегающих шагов, за-трясся дом. Хорошо еще не задержался Гюльбала возле комнаты Мамиша, не то беда - не миновать и ему то-гда гнева Хуснийэ-ханум. Это знал и Гюльбала, пожалел Мамиша, проскочил мимо. Но не успел Мамиш сомкнуть глаза, как нетерпеливо постучали к нему в окно; делать нечего, пришлось открыть и впустить Хуснийэ-ханум. С ходу посыпались упреки:

- Как не стыдно! Что ты за человек! Рабочий па-рень, член бригады образцового труда, работаешь на Морском! '

Почему-то надела очки.

А Мамиш слышит и видит иную: "Прочти, что здесь на-писано!"

И Мамиш читает, а потом сама вчитывается по слогам, губы что-то шепчут и шепчут, на лбу морщинки, и две глубокие собираются над переносицей. А память! Что прочла - врезалось в сознание, бралось на вооружение.

- Что случилось?

- И ты еще имеешь совесть спрашивать? С кем друж-бу водишь, парень? Подумал бы прежде!

ты права!

- Это же мои дяди, разве вы не знаете?

- Дяди! Разве это люди? Это же хищники! Лютые звери!

один из них - ваш законный муж! и Октая вы признали, как сына принимаете!

- Здесь мне салам говоришь, а потом за один стол с моими врагами садишься, чокаешься с ними! Такого ли-цемерия я от тебя никак не ждала! "Ага! Выведала у Гюльбалы! Разговоров теперь не обе-решься!"

ругай! ругай! и хорошо, что разузнала!

- Разве тебе не известно, что от меня ничего не скроет-ся? Этому Are я всю душу вытрясу, еще поплачет он у меня!

отлично!

- Али я так напущу на него! В клочья разорвет!.. Вы-яснила, узнала я, где его мать! Спасибо Тукезбан, век не забуду ее услуги, помогла мне разузнать, написала мне!

И без того плох сон у Мамиша, а тут он разом его ли-шился. Мать написала? Но почему он не знает? Или придумывает Хуснийэ? В наше время нетрудно узнать запроси в центре, мигом разыщут. Вот, мол, скажет дядям, ваша родная сестра помогла!.. Хлебом не корми, дай разжечь страсти.

- А почему мне мать не написала?

- Постыдился бы! Не веришь? Я покажу тебе завтра письмо, написанное ее рукой!

ай да мама! молодчина!

- И Гейбату еще попорчу кровь, он у меня попляшет!

Пепел на голову Хасая! Рена стреляет глазами, ей та-ких, как вы, подавай, одного вашего намека достаточ-но, а он, старый ишак!.. Да я бы на вашем месте...- Но тут осеклась, заметила, что взгляд Мамиша странно изменился, что наступил предел, который переступать небезопасно. Вихрем ворвалась - вихрем унеслась, аж искры из-под ног.