Магомед, Мамед, Мамиш

Амираслан не смог бы объяснить, почему не назвался полным именем, опустил первую часть; видимо, после "Мамиша" напыщенно прозвучало бы "Амираслан" "Эмир среди львов" или "Лев среди эмиров"... Если бы тот сказал "Мухаммед" или хоть искаженно "Маго-мед", можно было бы тогда и "Амираслан". А потом в день поминок по Гюльбале пришел почти одновременно с бригадой; старший сын Гейбата Ма-шаллах, не стриженый, обросший щетиной в связи с трауром, заправлял всей поминальной процедурой: встречал пришедших, следил за очередностью входа, помещение-то маленькое, за подачей чая, чтоб никто не был обойден; а народ все идет и идет. Знакомые, род-ные, родственники, друзья, знакомые друзей, соседи по кварталу, сослуживцы отца, матери, самого Гюльбалы, приятели братьев, просто любители ходить на помин-ки: здесь и разговоров наслушаешься о городских ново-стпх, о мировых событиях, диспуты и споры между верующими и неверующими, истории всякие, послед-ние известия... Хорошо, когда много помощников: сразу же моется посуда, быстро заваривается чай, кто-то подает, кто-то убирает со стола, откуда-то принесены большие самовары, и на плите стоят здоровенные чай-ники для заварки. А народ все идет и идет... Минуту-другую Амираслан постоял с бригадой Мамиша на ули-це, пока не освободилось наверху место. Амираслан шепнул тогда Мамишу: "Твое счастье, что есть алиби, дворничиха видела..." - "А если б не видела?"-Ма-миша возмутила бестактность Амираслана, а тот пожал плечами: "Что с тебя взять, раз в таких элементарных вещах ничего не смыслишь".

- Да, слава у них мировая, все вокруг трубят о фе-номенальном изгибе наклонного бурения!

- Значит, собираешься совершить скачок? Занять ключевой пост?

- Поверь мне, все силы я отдам своей нации... Не сердись, может, я лишнего наговорил, всякое иногда в голову лезет. Живем, боремся, анонимки друг на друга строчим, а жизнь-то уходит. Ты, кажется, не был на похоронах сына Хасая?

- Был на кладбище.

- Я тебя не заметил.

- А я в штатском в толпе стоял. Амираслан то к Хасаю подойдет, то к вдове.

- Жуткая картина, когда в гроб, в землю... Иногда ночью как представлю, что когда-нибудь и я вот так... В землю, а сверху плиты каменные, и все!Глаза у Амираслана влажные. Удивительно, как быстро он по-лысел.

- Перестань, нам с тобой еще жить да жить... Где же официант, расплатиться надо.

- Кто пригласил, тот и платит, не знаешь

разве?

Когда прощались, Амираслан напомнил:

- Оставь Хасая, прошу. Саттар пожал плечами.

- И чего вы так всполошились? И ты, и твой зять. Дело как дело. Необходимые формальности, не более. Странно, но Саттар вспомнил Рену, как она появилась в полутьме. И как волновалась, напуганная несчастьем. Именно Рену не Хуснийэ, не вдову, не Хасая, за которого так хлопочут, а именно ее, Рену. Окончательный разговор с Мамишем - и дело _ за-крыть.

Повестку в угловом доме подписал кто-то из Бахтияровых, здесь их много в связи с трауром. А Мамиш - на работу. Только он за ворота, как на углу какой-то человек стоит, насупился, на Ма-миша смотрит, да так пристально, что Мамиш поздоровался. Незнакомец молча свернул за угол. Мамиш глянул в ту сторону, куда тот ушел,- ни души.

Недоумение перешло в тревогу, и она не оставляла Ма-миша всю его недолгую дорогу до пристани и весь длинный путь на теплоходе. Люди поглядывали на Ма-миша, а один даже спросил: "Не болен?" Не станешь же каждому объяснять, что в трауре. И Гая с упреком ска-зал о бороде, которая так не к лицу Мамишу. А небритость - это признак лени, и нечего прикрываться тра-дициями. Долгий траур тоже косит живых, иссушает душу: первые три дня, седьмой день, каждый четверг до сорокового дня, сороковой день. А потом годовщина. Мамиш насупился. "Бриться я все равно не буду". Грохот и лязг.

Крытый брезентом грузовик привозил рабочих с буро-вых в жилой поселок. В застекленных дверях общежи-тия Мамиш увидел себя: черная борода, щетина впива-ется в руку, когда засыпаешь. А чего злишься? Злость на себя, Р, на братьев матери, Хасая. "Разрешите познакомить вас..." На Гюльбалу надо бы-ло смотреть, не на меня! В глазах Мамиша вспыхива-ла злоба!.. "Что еще случилось?" - удивился, взглянув на него в эту минуту, Гая. Он стоял рядом крепили трубу. И не трубу вовсе крепил Мамиш, а наглухо затыкал сытые наглые пасти своих родичей. "И это все твои друзья?!" Именно в такую минуту встретились взглядами Гая и Мамиш, и Гая вскрикнул удивлен-но: "Что еще случилось?" Мамиш, продолжая кре-пить трубу, качнул головой, мол, ничего, все в по-рядке.

надо! надо!

"Да нет, лучше меньше, но зато настоящие друзья!" И уже отброшен нож со сгустком теплой массы. "Ну как, сын Кочевницы?" И Гюльбала тут же, и те-чет, объединяя их всех, кровь. Родной дядя, как отец.

с тебя и начнем!

Должен же он открыться кому-то близкому! Стой и крепи, и кричать нельзя. Гая даже отпрянул: "Что еще?!" -"Ничего". Расим подскочил к Мамишу: "Дай я!" "Уйди, я сам!"

"Отдохни!"- кричит Гая Мамишу. Мамиш мотает го-ловой. Закрепил трубу, можно начинать вращение. Гая - Араму. И загудел мотор, Арам к его равномерно-му рокоту прислушивается.