Магомед, Мамед, Мамиш

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - рассказ о том, как Мамиш по-шел к Хасаю и Р одна в доме. Идет, идет... ИР - одна в доме.

Обо всех подумал Мамиш - о Хасае, о Р. И об Октае думал. А вдруг и он дома? Как же при Октае? Он ' ведь любит Мамиша, очень привязан к нему, об этом Ма-миш подумал? Идет, идет...

Именно к нему обращался Октай с неожиданными во-просами. "Что такое осень?"-спрашивал Октай. Ха-сай настораживался, Гюльбала недоумевал, а Мамиш,. готовясь к тому, что ответ должен быть оригинальным, не спешил. И Мамиш в детстве, бывало, слушает и слушает ашхабадскую бабушку... А она рассказывала небылицы, но Мамишу, видите ли, хотелось узнать, как в животе петуха (а он шел в Стамбул заполучить свою золотую монету, отданную на хранение бекскому сыну-обманщику) умещались и рыжая лиса (она потом спа-сет петуха от гусака), и лютый волк (а он спасет от ишака), и речушка, жаждущая увидеть Мраморное мо-ре (она погасит пожар, в огне которого должен был сго-реть петух). Див спорил с Плешивым - кто кого пере-хитрит; вырвет из головы самый длинный волос: "Смот-ри!" А Плешивый выдергивал волос из конского хвоста, и его волос оказывался длиннее. "Откуда взялся конь?"-спрашивал Мамиш, а бабушка уже о новых хитростях-небылицах рассказывает: Див из головы вошь тащит, а Плешивый лягушку, будто она по го-лове его меж волос ходит: "Ну, так у кого больше?" Див злится, потому что никак не выиграет спор. "Я сей-час такой здесь ветер устрою!.." И стало кидать Пле-шивого из угла в угол, еле в себя пришел. "Ну ладно, теперь моя очередь,- как ни в чем не бывало говорит Плешивый.Закрой-ка все щели, а то выдует тебя от-сюда, духа твоего не останется..." Див, ясное дело, испу-гался... Бороться с Дивом - что есть проще? Он страш-ный в гневе, но он же наивен, как дитя; да и Плешиво-му везло: конь с густым хвостом объявился, подверну-лась под руку лягушка... А Октай пристал со своей осенью: - Так что же, а?

Мамиш ждет, он терпеливее, и Октай, ерзая в кресле, говорит:

- Это гранат на ветке, а ветка висит на стене!

- Ну, учудил!..- говорит Хасай. Очень ему не нра-вятся эти вопросы-ответы сына. Что-то чудное в них, странное. "А что? Очень интересно!"- думает Мамиш.

- Ну как по-азербайджански гранат? - спрашивает Гюльбала у Октая. Ему, как и Хасаю, тоже не по себе от туманных вопросов Октая, и он (а ведь Рене нравят-ся, кажется, эти заумности сына) спешит исправить не-ловкость.

- Нар,- выручает сына Рена.

- А как ветка?

Лицо Рены залила краска, она мучительно вспомина-ет, но так и не может вспомнить. Не знает и Октай. Ой как стыдно Хасаю. А Октай - хоть бы что, никак не уймется.

- А что такое лето? - спрашивает он у Мамиша.

- Это гроздь винограда, и каждая ягодка зовет:

"Съешь меня!"

Но от шутливого ответа Хасая Октай никнет.

- Нет,-говорит он,- не то! - и выбегает из ком-наты. И никто не скажет, что же такое лето. Может, шай-тана на помощь призвать? Если что найти надо было, бабушка завязывала узелок. "Вот мы и поймали шайта-на за хвост!" И странно: потерянное тут же находилось. "Что за чушь!"- удивляется Мамиш.

Идет, идет...

И Р одна в доме. И больше никого. Мамиш приходил сюда всегда с Гюльбалой, и, ясно, не потому, что Хуснийэ-ханум разгневается, узнает ведь; или потому, что дядя приревнует; так честнее и перед собой, и перед дядей; они ведь с дядей поговорили, как мужчина с мужчиной: Хасай спрашивал тогда его, вро-де бы не посягал на любовь племянника; а потом: "Зна-комьтесь!.." И Р одна в доме. Тонкие губы побелели, лицо такое некрасивое, искажен

TM°еЛ КаК Же? Гюльбалу вспомнила! И та, и эта - Р? И Мамиш с ходу:

- Ну как? Ни рыба - ни мясо? Она смотрит с недоумением.

"Не затем ведь шел сюда! Чего морочишь ей голову?!" нет, и затем!

- Мне Гюльбала все рассказал!

"Тогда Рена была осунувшаяся, бледная..."

Сразу, с ходу.

Щеки вспыхнули, и в глазах вопрос: "Не понимаю.

О чем рассказал?" '

Молчание затянулось.

ну вот и выдала себя!

- О чем именно?

И Мамиш слышанной где-то фразой:

- Снял пелену с ваших тайн!

Губы стали почти не видны. Надо ее опередить:

- О вашей любви рассказал. Да, все рассказал! - злорадство какое в голосе. А она будто этого и ждала.

- Бедный Гюльбала,- вздохнула.- Разве можно де-литься своими бредовыми мечтами, да еще с таким че-ловеком наивным!

"Неужели Гюльбала?" И вдруг облегчение. скажи, скажи еще! не молчи!

- Нет, это правда! - говорит он.

- И ты поверил? '

Почему-то легко на душе, будто чудо какое.

говори же!

- ...Он был влюблен, а я жалела его, не говорила Хасаю, чтобы не навлечь гнев.

- И записку показал! - Надо хоть факт один.

- Он же порвал ее при мне!

- Значит, была!

И стало вдруг тоскливо-тоскливо Мамишу.

значит, правда! Но надо еще и еще, нельзя молчать.

- Ну вот сама и призналась! Все до конца сказать.

- Я знала, что ты доверчивый, но настолько!

скажи, скажи еще! Еще, до конца:

- И об Октае сказал!

Лицо ее покрылось крупными пятнами, как в тот раз,

когда Гюльбала вдруг заплакал.

вот-вот! правда! И пустота в душе.

- Сказал мне, и хватит! - И уже другая, на глазах сразу другая стала.Скажешь еще кому, засмеют. А Хасай узнает, он сейчас придет, ох и худо тебе при-дется!..

- Грозишь?