Кирияк начал доклад. Книга оказалась копией, снятой с копии «Чтений» Унация, в которой, конечно же, давно не осталось ничего из его печально знаменитых «стихов». Она, без сомнений, была совершенно безвредна, как разряженный пистолет. Меццопиктовые иллюстрации, однако, отличались мастерством исполнения и редкой техникой и могли пригодиться студентам факультета изобразительных искусств. Как только Кирияк закончил, ректор поднялся и сказал именно это.
Мэтры ордо казались безразличными. Я знал, что старый Карнот Вешер, монодоминант до мозга костей, не пойдет ни на какие компромиссы. Намерения Адрианны Корвал прочитать было намного сложнее, Псайбер-дрон этой элегантной женщины, исполненной достоинства, завис над страницами книги, которую медленно листали подчиненные Кирияка, и передавал изображение на ее оптические импланты. Заул Гагуач откровенно скучал. Я четко слышал, как он два раза спросил своего помощника, что местная кухня может предложить на ужин.
И еще, конечно, здесь был
Бестолковая растрата выдающегося таланта. Но, по крайней мере, как я слышал, он снова начал писать.
«Чтения», наконец, отправили на сравнительный анализ. Именно
Ученые Кирияка вынесли и представили следующую работу. Ей оказалась «дефектная» копия «Девяти», изданная в тридцать девятом тысячелетии, когда при печати из-за технической оплошности случайно получились квазибогохульные изображения Императора.
Я находился в полной уверенности, что мы спокойно дойдем до пункта шестнадцать — брошюры с молитвами секты Технотов с очевидно еретическим подтекстом, — прежде чем возникнут какие-то серьезные споры или разногласия. На это бы потребовался, наверное, весь первый день. И в один из плановых перерывов или после вечернего этапа я мог бы воспользоваться шансом и поговорить с
Но все случилось совсем не так.
Пока подчиненные Кирияка руками в белых перчатках переворачивали страницы «Девяти», в дальней части аудитории один из гвардейцев дома Веков, долговязый мрачный парень, неловко поежился. Его длинный зеленый плащ был подпоясан белым кушаком и обильно украшен золотой тесьмой, а на высоком серебристом шлеме красовался плюмаж из перьев океанского серокрыла. В руках он сжимал церемониальный боевой топор.
Я заметил, как гвардеец дернулся снова, и подумал, что, может, у бедолаги несварение или еще что-нибудь в этом роде, но гвардеец поднял топор и, недоуменно хмурясь, вонзил его в ближайшего стража ордо.
Удар перебил одну из жизненно важных артерий. Под силой внутреннего давления кровь хлынула фонтаном, едва не залив спины инквизиторов на помосте.
Поднялась суматоха, раздались крики, и собравшиеся тут же направили друг на друга оружие, но меня все это не особенно беспокоило. Несчастный гвардеец, с изумлением осознавший, что только что стал убийцей, изумился еще сильнее, когда понял, что сейчас убьют его. Приближенный кого-то из инквизиторов подскочил и расстрелял парня в упор. Тот упал на спину, выпустив из рук древко топора, который продолжил подергиваться в такт пульсу жертвы.
Беспокоило меня то, что я заметил за миг до удара, — едва различимый импульс психической энергии.
Стражник оказался всего лишь марионеткой. Чей-то другой разум использовал его, захватил контроль над его телом и заставил двигаться прежде, чем бедолага даже успел подумать о сопротивлении.
Это был сильный разум. И, что еще хуже, он умел распоряжаться этой силой.
Только одно существо в мире может быть более опасным, чем человек-псайкер. Это человек-псайкер, прошедший специальное обучение в Схоластика Псайкана.
Уж я-то знаю. Сам такой.