Май без императора

— Еще раз благодарю, месье Гийо. У меня при себе всего несколько мелких монет, но мой муж довольно состоятельный человек, и может вас вознаградить, если вы подниметесь со мной в дом…

— Это ни к чему, сударыня, — сдержанно ответил я. — Мой хозяин месье Катильон платит мне хорошее жалование.

И поклонился с намерением уйти.

— Вы обиделись? — спросила она — не с раскаянием, а, скорее, с любопытством: искусно подведенные брови чуть приподнялись, улыбка снова тронула губы, и мне вдруг остро захотелось узнать, каковы эти губы на вкус. Она не сказала больше ни слова — только слегка кивнула мне на прощание, прежде чем скрыться за дверью. Привратник подозрительно оглядел меня с ног до головы, будто боялся, что я тотчас подпалю вверенное ему здание с трех сторон — постой я здесь еще минуту, и он, может статься, вызвал бы полицию. Но я уже шагнул прочь. И услышал за спиной:

— Сударь, подождите!

Я обернулся и увидел служанку. Она догнала меня, тронула за рукав, знаком попросила наклониться и прошептала в ухо:

— Послезавтра в церкви, в пять часов пополудни, — и убежала, придерживая руками подол платья.

Глава 12. Город влюбленных (продолжение)

Не подозревал, что церкви в Париже используются как места любовных свиданий. Точнее, подозревал, но не думал, что это настолько широко практикуется. За очень короткий промежуток времени я успел узнать, что девушку зовут Долли, что ей недавно исполнилось восемнадцать и что госпожа относится к ней почти как к родной дочери.

— А кто она, твоя госпожа? Я до сих пор даже имени ее не знаю, — сказал я, когда мы пересекли площадь Трините и свернули на бульвар Клиши, утопающий в пыльной листве акаций.

— Маркиза де Ламираль, — ответила Долли. — Я зову ее госпожой или мадам Летицией.

— А кто ее муж?

Долли скривила губки.

— Старый вояка в каких-то больших чинах. Жуткий брюзга. «Долли, принеси», «Долли, убери», «Долли, я опять обнаружил пыль на каминной полке»… Мне кажется, мадам тайком его ненавидит. Конечно, с виду у них все благополучно, но я-то знаю… Кстати, мы уже пришли.

Мы на цыпочках поднялись по лестнице («Мадам Летиция нынче в опере, — пояснила Долли. — А в комнате наверху живет Симона, домоправительница, сущая ведьма. У нее всегда уши торчком»). Девушка остановилась перед дверью на третьем этаже, поколдовала над замком и прошептала: «Заходите, только осторожно, не споткнитесь о порог».

Комната, куда мы вошли, была такой маленькой, что вызвала у меня ассоциацию с внутренностями коробки из-под конфет. Здесь и запахи стояли конфетные: чуть-чуть ванили, чуть-чуть карамели, чуть-чуть размякшего на солнце шоколада…

Долли не дала мне произнести ни слова. Она обернулась ко мне, стремительно обвила руками и впилась своими губами в мои, словно решила выпить меня до дна, опустошив запасы крови, лимфы и содержимого носовых пазух. Я почувствовал толчок в грудь и, не удержавшись, рухнул спиной на кровать. Долли со стоном упала на меня сверху, и оба мы тут же погрузились в шикарную, умопомрачительную, бездонную перину, как в лесной омут… Ни разу в жизни ни одна женщина не обращалась со мной вот так — просто, беззастенчиво и целеустремленно. Не тратясь на прелюдии, не дав мне времени подумать о чем-то более-менее связном.

Ближе к утру мы выдохлись. Я прислушался к своему бешено скачущему сердцу, провел ладонью по вспотевшему животу и подумал, что если бы Долли продержалась чуть дольше, я сам запросил бы пощады.

— Хочешь вина? — спросила девушка. — Подожди, я сама принесу, — она грациозно выскользнула из-под одеяла, звонко прошлепала босиком по комнате и открыла скрипучую дверцу. — Каберне. Госпожа маркиза подарила бутылку на День взятия Бастилии. Веселый был праздник! Да что я рассказываю, ты и сам наверняка не сидел дома, верно?

— Верно, — чуточку лениво отозвался я. — Только если спросишь, где я был и что делал — убей, не отвечу. Я в тот день выпил целый бочонок.

Она с сомнением посмотрела на меня.

— Ты не похож на человека, который часто закладывает за воротник.

— Я и не думаю. Иначе господин Катильон не держал бы меня приказчиком.

Долли улыбнулась:

— Что, хозяин не любит пьяниц?

— Терпеть не может.

— А убийц?

— Что? — не понял я.

— Я спросила, как господин Катильон относится к убийцам, — терпеливо пояснила Долли. — Ведь ты убийца?

Губы, распухшие за ночь от поцелуев. Темно-вишневые, совпадающие по цвету с темно-вишневыми сосками на смуглой груди. Словно и те, и другие были обожжены страстью — такую страсть невозможно испытывать к приказчику из обувного магазина. За приказчика в крайнем случае можно лишь выйти замуж, чтобы не засидеться в девках. Выйти замуж, нарожать ему кучу бестолковых детишек и с тихой ненавистью подавать ему завтрак по утрам. И лежа в постели в ненавистных объятиях, грезить совсем о другом — об объятиях убийцы с грустными глазами…

— С чего ты это взяла, детка? — спросил я, медленно опуская ноги на пол.

Она наивно распахнула глаза.

— Как? Ты же убил Лопара. А человек, который убивает других людей, называется убийцей. Разве я не права?