Маячный мастер (СИ)

И, оскалясь, надавил на, пульсирующую красным светодиодом кнопку. Казаков, так и не сумевший оторвать взгляд от неудержимо накатывающейся канонерки, вжал голову в плечи и…

Собранная на колене (зато из высокотехнологических, доставленных с Земли компонентов!) взрывная машинка не подвела. Импульс от мощного литий-ионного аккумулятора долетел по надёжно изолированным проводам к угольному запалу. Возникшая на краткий миг электрическая дуга воспламенила инициирующий пороховой заряд. Этого вполне хватило, чтобы сработал и основной — двадцать килограммов чёрного пороха. Вспышка двадцати килограммов чёрного пороха — не самый сильный заряд, но и далеко не самый хилый — разорвал медный бочонок, который поток воды уже затащил под днище «Гель-Гью». Столб воды подкинул носовую часто канонерки, на миг обнажив на мгновение обшитое листовой медью днище; вверх полетели щепки, обломки досок, человеческие фигуры. Страшный удар обрушился и на «Штральзунд», и Казаков, вцепившись обеими руками в румпель, пытался одновременно не вылететь за борт — и увести шхуну от столкновения. Беспомощное судёнышко закрутило, румпель вырвался из ладоней, и последнее, что увидели двое друзей — это лёгшая на борт канонерка, которую стремительно затягивало куда-то вверх, по великанскому изгибу вихревой стены Фарватера. На какой-то момент гибнущее судно буквально нависло у них над головами, и тут же им самим пришлось хвататься за что попало, потому что и «Штральзунд» вслед за «Гель-Гью» провалилось в эту круговерть туманных, водяных и бог знает ещё каких струй…

Казаков ожидал, что на них обрушатся водопады воды — как в фильмах, когда корабль ныряет носом в штормовую волну, и пенящийся вал прокатывается с носа до кормы, скрывая на краткое мгновение даже надстройки. Но нет — бешеная карусель вихрей словно обтекала «Штральзунд» стеклянными, даже какими-то призрачными струями, и когда нос шхуны прорвал, наконец, эту завесу и вынырнул с другой её стороны — глазам спутников предстало невозможное в своих масштабах зрелище.

Так, наверное, почувствовал бы себя космонавт, оказавшийся в межгалактической пустоте, отрешённо подумал Казаков. Только пустота была не чёрной, а мутно-серой, и в ней, вместо звёздной спирали закручивался (по часовой стрелке, отметил Казаков) водоворот, титанический, словно заполняющий собой всю обозримую Вселенную.

С палубы был виден только малый кусочек этого светопреставления — пенные струи, перевитые полосами тумана, стремительно летели по часовой стрелке, и где-то там, в невообразимой глубине, чернела дыра — центр этой вселенской воронки, куда непредставимые в своей грандиозности силы засасывали, материю, энергию свет… всё.

Что-то мелькнуло в свистопляске водных струй. Казаков пригляделся — медное днище «Гель-Гью» крутило, словно щепку в весеннем ручье, то скрывая от человеческих глаз, то обнажая на всю длину, так, что заметна была огромная, с рваными краями пробоина в районе таранной переборки. «Достал-таки их Серёга, сработало!» — мелькнула неуместная мысль. Канонерка стремительно уменьшалась, превратилась в чёрточку, точку, пылинку, а он, как заворожённый, не мог оторвать от неё взгляд….

— К румпелю! — хрипло каркнул за спиной Сергей. — Право руля! Навались, сучий хвост, если жить охота!

Наваждение отпустило. Казаков вместе со спутником вцепился в изогнутую рукоять, уводя «Штральзунд» назад, в стену тоннеля, которая чудесным образом никуда не делась и по-прежнему нависала у них за стеной. «Как же так — отрешённо подумал он, что тут творится с метрикой, стена должна быть выпуклой, мы же на другой её стороне?…». А шхуна, прорвав бушпритом завесу, снова нырнула в объятия призрачных струй. Судёнышко клало с борта на борт, немилосердно крутило вокруг своей оси, гик, более не удерживаемый оборванными шкотами, перебрасывало над головами с борта на борт, оглушительно хлопали паруса. «Маяк! — правь на Маяк! — заорал над ухом Серёга. Казаков ухватился за какую-то снасть, выпрямиться — они снова были на Фарватере, и ослепительная звезда сияла в перспективе его тоннеля, притягивая взгляд, вселяя надежду на спасение… Казаков сделал попытку вернуться к румпелю, но тут сильный толчок под корму швырнул его головой на нактоуз — и всё, окружающее и его самого, и Серёгу, и 'Штральзунд», пропало в оглушающей вспышке боли и черноты.

— О-ох, мать же твою!..

Дрожащие пальцы нащупали на лбу шишку размером с куриное яйцо — и как это он ухитрился не только не расколоть череп, но даже и не рассечь кожу? Приложиться о латунную окантовку нактоуза — это, судари мои, серьёзно…

— Очнулся? — раздалось где-то сбоку, и Казаков обнаружил, что до сих пор сидит с закрытыми глазами. Или вокруг снова темнота — как на границе Фарватера и нормального мира? открыл глаза. Он потёр глаза рукавом, продирая слипшиеся веки — и тут же зажмурился от яркого, весёлого солнечного света.