Маячный мастер (СИ)

Конечно, никакого пикника у ног статуи строителя истинного Маяка я затевать не стал. На следующий день вернулся Валуэр — и сразу утащил меня в очередной рейс. На этот раз — видимо, в порядке компенсации за не состоявшееся свидание, — роль Лоцмана выполнял я, он же ограничился наблюдением за моими действиями. Мир, куда мы отправились, оказался ничем не примечательным — студёное, вечно море, серые скалистые берега, напомнившие мне русский Север. Судно и груз были ему под стать — двухмачтовая посудина, насквозь провонявшая рыбой, доставила туда бочонки с солью, канаты, разнообразные металлические изделия, от строительных гвоздей и скоб, до китобойных гарпунов и капсюльных ружей. Обратно мы набили трюмы свежевыловленными моллюсками, мелким жемчугом, и прочими дарами морей. Имелись там и бочонки с буро-красной желеобразной массой, в которой я после недолгих колебаний опознал обыкновенный агар-агар. Этот продукт, изготавливаемый из местных водорослей, предназначался для кондитерских и ресторанов Зурбагана — там весьма ценились лакомства, произведённые на его основе.

Что ещё? Вернувшись, я навестил старого гнома. На этот раз я решил обойтись без легенды. Сказал, что тема источника заинтересовала меня после визита к мастеру Гивсу и осмотра его коллекции; что вернувшись в Зурбаган, я зарылся в библиотечные фонды Гильдии, но к своему разочарованию мало что там нашёл — вот и пришлось по совету знающих людей, обратиться к уважаемому мессиру Дваркелю. Полуправда, конечно, которая порой хуже прямого вранья — но ведь и с Валуэром я был не до конца откровенен, а он, как-никак мой наставник в лоцманском ремесле…

С Тави мы продолжали встречаться если не каждый день, то через день-то уж наверняка. Здесь мало что изменилось — мы ужинали в каком-нибудь приличном заведении, после чего предавались плотским утехам в её будуаре. Тави ещё не успела обзавестись в Зурбагане знакомствами, и тем не менее, мы несколько раз посещали музыкальные и поэтические вечера, популярные среди здешней интеллигентной публики. На одном из таких вечеров я нос к носу столкнулся с Дзиртой — девушка в кои-то веки была не в морской форме, а в вечернем платье, и шла в сопровождении средних лет господина во фраке и с моноклем в глазу — как не замедлила сообщила мне Тави, высокопоставленный чиновник Магистрата, и партнёр по карточной игре гросс адмирала Кишлерра, до которой тот был большой охотник. Других подробностей моя спутница не знала, и оставалось только гадать, в каком качестве этот почтенный господин сопровождает Дзирту — как её любовник, или просто друг семьи, присматривающий по просьбе дядюшки-адмирала за непутёвой девчонкой?

В конце октября мы предприняли несколько загородных прогулок. Тави, которая, как выяснилось, была без ума от лошадей, нипочём не хотела ограничиваться наёмной двуколкой, и пришлось мне срочно осваивать искусство верховой езды. С такой очаровательной наставницей это оказалось не трудно, да и лошадка мне попалась смирная, послушная, без тараканов в голове. Уже на третий раз мы решились удалиться от города на значительное расстояние, намереваясь вернуться только к вечеру следующего дня. Заночевать мы собирались в крошечном городишке Кэз по ту сторону хребта, огибающего Зурбаган с юго-востока. Углубившись в лабиринт узких лесистых ущелий, испещривших горные отроги, мы миновали низкий перевал — и неожиданно для меня оказались совсем в другой стране.

Здесь не было буйства южной природы, как на побережье — далеко на юг тянулась голая пыльная степь с редкими рощицами кривых деревьев да колючих кустарников. До Кэза было миль пятнадцать; туда вела дорога — скорее, тропа, утоптанная конскими копытами и подошвами башмаков. По ней мы и двинулись — и при выходе из ущелья я увидел на голом глинистом пригорке большую каменную статую. Мы спешились; Тави, которой уже приходилось здесь бывать, стала распускать подпруги, а я подошёл к статуе, намереваясь рассмотреть её поближе.

Изваяние изображало обнажённую женщину, сидящую, скрестив ноги. руки её были подняты к небу а глаза, наоборот, опущены к земле. Статуя была вытесана довольно грубо, и я никак не мог понять, изобразил ли неведомый, но явно древний скульптор свою модель обнажённой, или линии-углубления на её теле призваны изображать одежду. Подошедшая Тави (она уже успела задать лошадям овса) рассказала, что местные жители называют это изваяние «Ленивой Матерью» и стараются лишний раз к ней не приближаться. Со статуей, объяснила он, связана некая таинственная и трагическая история.