Майада. Дочь Ирака

Каждому страдание; все мы люди,
И все обречены стонать,
Сочувствуя чужим страданьям,
Бесчувственны к своим.
Зачем нам знать судьбу,
Ведь горе нипочем не опоздает.
А счастье наше слишком мимолетно…

Она заметила, что доктор Саба перевела на нее взгляд черных, глубоко посаженных глаз. Майада растерялась. Она не понимала, чем привлекла этот испытующий взор.

Муна улыбнулась, увидев изумление Майады.

— Ты цитировала какие-то стихи, — объяснила она. — Некоторые строки на английском, другие на арабском. То, что я услышала, — потрясающе. Кто их написал?

— Я даже не помню, что открывала рот, — смущенно ответила Майада. Она подумала, что недостаток кислорода в маленькой камере привел к тому, что у нее стали путаться мысли. Она слабо улыбнулась:

— У меня в голове мутится из-за духоты. Все необъяснимым образом стирается из памяти.

— Наверное, ты перенеслась в прошлое. — Муна пожала плечами. На ее лице отразилась грусть. — Ты сказала, что счастье слишком мимолетно. А я даже не помню, как это — быть счастливой.

Самара застонала и хрипло сказала:

— Я думала, в этот раз они меня убьют.

Майада повернулась, чтобы попросить одну из женщин принести стакан воды.

Несколько женщин вскочили с места — Алия схватила чашку, а Иман потянулась к баку с водой.

Майада поднесла чашечку к губам Самары.

— Пей.

Самара дрожащей рукой взяла чашку и отпила глоточек.

— Спасибо, сестра.

Женщины-тени, обрадовавшись, что Самара заговорила, сбились в плотный кружок.

Доктор Саба объявила:

— Я внимательно осмотрела тебя. Твоей жизни ничего не угрожает. Мы позаботимся о тебе. — Она коснулась плеча Самары. — Ты нас напугала. Несколько дней лучше полежать в постели.

— Если они позволят, — прошептала Самара. — Они становятся все напористее. — Она взглянула на Майаду и кивнула: — Я слышала, ты цитировала стихи. — Самара немного помолчала и продолжила: — Я тоже знаю одно стихотворение.

Майада наклонилась к ней.

— Лучше побереги силы.

— Я не могу ходить, но могу говорить. — Самара улыбнулась, закрыла глаза и прошептала: — В последней тюрьме, где я побывала, это стихотворение было написано на стене. Там умерла какая-то исстрадавшаяся безымянная женщина. Я выучила стихотворение наизусть, надеясь, что хотя бы маленькая ее часть останется жить. Я повторяю его каждый день.

— Расскажешь потом, — предложила доктор Саба.

— Нет. Лучше сейчас. Пожалуйста.

Майада взглянула на Сабу.

Та кивнула.

— Хорошо. Но не терзай себя.

Лицо и тело Самары напряглось, и она прерывающимся голосом рассказала им стихотворение, которое старательно запомнила:

Они забрали меня из дома.
Они били меня по лицу, когда я плакала
                                      о детях.
Они посадили меня в тюрьму.
Они обвинили меня в преступлениях,
                              которые я не совершала.
Они допрашивали меня, жестоко обвиняя.
Они жестоко пытали меня.
Они прижигали мою плоть сигаретами.
Они вырезали мне язык.
Они изнасиловали меня.
Я плакала в одиночестве от страха и боли.
Меня приговорили к смерти.
Меня поставили к стене.
Я молила о пощаде.
Мне выстрелили между глаз.
Мое тело положили в неглубокую могилу.
Меня похоронили без савана.
После моей смерти они выяснили, что
                                       я не виновна.

Стоя с другими женщинами-тенями, Майада, понимая, что переживает величайший момент в своей жизни, поклялась, что никогда не забудет ни единого слова, вылетевшего из уст Самары. Каждое движение сокамерницы будет ее частью до самой смерти.

Она тихо всхлипнула. Вскоре плакали все женщины-тени.

Майада посмотрела по сторонам. Ее слова разорвали связывавшую их печаль.

— Теперь мы подруги по слезам, — заметила она. Несколько женщин-теней грустно рассмеялись.

Самара потянулась и дотронулась до руки Майады.

— Ты обещала рассказать нам о жене Саддама.

— Может, в другой раз? — предложила она. Ей больше не хотелось сплетничать, тем более о Саддаме Хусейне.

— В тюрьме есть только ожидание, страх и молчание. Здесь бесконечно скучно. Твои истории, Майада, для нас все равно что альбом с раритетными, интересными фотографиями, — с улыбкой сказала доктор Саба.

Самара настаивала.

— Доктор Саба права. В нашей жизни нет ничего хорошего. А теперь у меня вся кожа горит. Если ты нам что-нибудь расскажешь, я смогу отвлечься.

Майада согласилась, но лишь потому, что не хотела отказывать Самаре.

Женщины-тени разошлись по углам камеры. Вафаэ перебирала самодельные четки, а остальные с ожиданием уставились на Майаду.