Майада. Дочь Ирака

Бедный отец в изумлении отступил назад. Ему удалось устоять на ногах, но он коснулся плеча Али и выкрикнул:

— Мой сын мертв? Мой сын мертв?

Двое охранников выбежали на сцену и подхватили его, прежде чем он без сил рухнул на пол. Его увели, и Майада видела, как он вцепился в кассету, словно это было драгоценное тело погибшего сына.

Майада не могла отвести глаз от лица Али аль-Маджида. Он нелепо улыбался, а затем с убеждением закричал:

— Хорошо, что отец знает, что его сын предатель. Да! Может, он совершил ошибку, воспитывая его. Теперь он будет осмотрительнее с дочерьми.

Майада опустила глаза и уставилась на свои ноги.

Али аль-Маджид по очереди выкрикивал имена полных надежд родственников, которые пришли на собрание, веря, что уведут домой давно пропавших без вести близких людей и устроят пир по поводу их возвращения. Они по одному взбирались на сцену, и Майада понимала, что никто не услышит хороших новостей. Ей казалось, она слышит лязг цепи, протянутой на сцене, соединившей иракцев ужасным горем: ведь все они узнавали о том, что родных постигла печальная судьба.

Майада сидела неподвижно, словно окаменев, пока какой-то человек не потрепал ее по плечу и не прошептал на ухо:

— Осторожнее, они смотрят. — Майада подняла голову и невидящим взором уставилась прямо перед собой, притворяясь, что с интересом наблюдает за разыгрывавшимися трагедиями.

Она слышала, как беспокойно переговариваются между собой родственники погибших или находящихся в заключении людей, и разглядывала Али аль-Маджида. Он казался очень оживленным и, очевидно, был в восторге от себя. Он включил кассету, на которой было записано, как пытали молодого человека. Его крики разносились по огромному залу. Мать погибшего вскочила с места и стала заламывать руки, словно верила, что может прекратить муки своего ребенка. Ее отчаянные жесты вызвали у собравшихся смех. Когда она потеряла сознание и упала в обморок, это еще больше развеселило аудиторию.

Майада была уверена, что остальные зрители испытывали такую же тошноту от происходящего, как и она, но боялись Али аль-Маджида и считали, что должны выразить одобрение каждому его жесту. Им было известно, что в противном случае им так же придется пройти по сцене и прослушать кассету, на которой записаны стоны близких.

Она смотрела на милые лица двух молодых женщин, отца которых приговорили к тюремному заключению сроком двадцать лет — за контрабанду. Они робко сказали Али аль-Маджиду, что раньше отец был учителем, но потерял работу. Семья голодала, и это единственная причина, толкнувшая его на то, чтобы покупать и продавать шины.

Не обращая на них внимания, Али с довольным видом оглядел аудиторию и сказал:

— Видит Бог, контрабанда есть контрабанда, это серьезное преступление. Но у нас начинается новая эра, потому что люди узнают правду о тех, кого они любят.

Он быстро взглянул на Майаду, улыбнулся и сказал:

— Видит Бог, я добрый человек! — Аудитория с энтузиазмом зааплодировала.

Господи, хоть бы он перестал улыбаться! Майада от потрясения дрожала всем телом. Ей было безумно страшно, оттого что этот человек ее знает.

Майада смотрела на колени, думая, что больше не выдержит, если увидит, как еще одно озаренное надеждой лицо искажается от разочарования. Чтобы отвлечься, она понюхала духи на запястье.

Когда она вновь подняла глаза, то побледнела. На сцену взошел высокий костлявый мужчина в лохмотьях. Его кожа была цвета подгоревшего тоста, волосы прилипли к коже. Он раскрыл рот, в котором не осталось ни одного зуба. Пальцы были измазаны запекшейся кровью. Этот человек, похожий на скелет, встал рядом с Али аль-Маджидом.

Тот с жалостью взглянул на мужчину и с чувством пожал его окровавленные пальцы. Затем Али окинул взором толпу; черные глаза горели, как раскаленные угли. Он назвал имя этого человека и выкрикнул следующее, пояснив, что так зовут жену несчастного.

С каждой минутой беспокойство Майады росло. На сцену, спотыкаясь, забралась невысокая худая женщина не старше тридцати лет. Она встала у второго микрофона, поддерживая абайю в иранском стиле у подбородка. Она робко, подозрительно взглянула на Али аль-Маджида.

А исхудавший муж рассматривал ее, и гнев в его глазах сменялся разочарованием.

— Тебе давным-давно следовало развестись с этой шлюхой, — громким шепотом произнес Али аль-Маджид. — Ты знал, что она иранка. Надо было разломать ей кости и посмотреть, что внутри. Ты бы увидел, что там дерьмо.

Мужчина, с трудом проталкивая через горло слова, с невыразимой скорбью, дрожащим голосом сказал, обращаясь к аудитории: