Бабушка никогда не сказала бы этих слов ей в лицо. Но Кейт с детства знала, что ее считают обузой, и только под конец поняла, что, пусть весьма своеобразно, но бабушка ее любила. И Кейт удалось уйти из Эллисон-Фэаруэзер-билдингз, от дурного запаха, от безнадежности, от страха, обуревавшего ее, когда лифты в который раз были злонамеренно и бессмысленно выведены из строя и надо было долго взбираться наверх, а на каждом этаже ее могло подстерегать физическое насилие. Она сама построила свою жизнь. Ей удалось благодаря упорной работе, честолюбию и — надо признать — некоторой безжалостности уйти от бедности и неудач. Но уйти от своего прошлого ей не удалось. Бабушка наверняка хотя бы раз упомянула имя матери, но Кейт никак не могла его вспомнить. Ни один человек не знал, кто был ее отцом, и никто никогда этого не узнает. Чувство было такое, будто она родилась без пуповины и свободно плавает в этом мире, невесомая и ничтожная. Но даже ее путь наверх, продвижение в карьере были омрачены чувством вины. Избрав эту работу, разве она не пренебрегла доверием и — хуже того — не совершила предательства по отношению к тем, с кем была тесно связана братством бедных и обездоленных?
— А я часто задаю себе вопрос, — сказал Бентон так тихо, что ей пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его слова, — бывает ли детство когда-нибудь по-настоящему счастливым? Да может статься, что это вовсе не так плохо. Быть блаженно счастливым с таких ранних лет означало бы, что человек обречен вечно искать возможность снова пережить то, что недостижимо. Подобно тем людям, чьи самые счастливые годы прошли в школе или в университете. Они вечно возвращаются назад. Ни одной встречи выпускников не пропускают. Мне это всегда казалось довольно трогательным и вызывающим жалость. — Он помолчал. Потом добавил: — Большинство из нас получают гораздо больше любви, чем заслуживают.
И снова воцарилось молчание. Кейт спросила:
— А как та цитата звучит полностью? Вы же знаете. В конце концов, у вас же ученая степень имеется — по английской литературе, верно?
Она снова ощутила чуть заметный укол неприязни, от которой так и не смогла до конца освободиться. Бентон спокойно ответил:
— Это из стихотворения Одена «Первое сентября 1939 года»:
— Не все. Не всегда, — сказала Кейт. — Но они не забывают и платят той же монетой.
12
Джо Стейвли была непреклонна. Спросив Кейт о том, как обстоят дела с ее травмами, она сказала:
— Он в настоящий момент не кашляет, но, если вдруг начнет, наденьте эту маску. Думаю, вам необходимо с ним повидаться, но обоих вместе я вас к нему не пущу. Сержант может и подождать. Он настоял на том, чтобы встать с постели, так что постарайтесь покороче.
— А он достаточно хорошо себя чувствует? — спросила Кейт.
— Конечно, нет! Если вы можете хоть как-то повлиять на этого ужасного человека, объясните ему, что это я распоряжаюсь в медпункте. — Однако в голосе Джо звучало теплое сочувствие.
Кейт вошла в изолятор одна. Дэлглиш в халате сидел в кресле рядом с кроватью. В носу у него уже не было трубок от кислородного баллона, но лицо закрывала маска. Когда Кейт вошла в комнату, Дэлглиш с трудом поднялся на ноги. Этот знак внимания вызвал у нее на глазах жгучие слезы, но она смахнула их ресницами и нарочно медленно прошла к другому креслу, которое Джо позаботилась поставить подальше от больного. Кейт старалась двигаться не слишком скованно, чтобы А.Д. не заметил, какую сильную боль причиняют ей полученные сегодня травмы.
— Мы с вами просто двое калек, верно? — произнес он приглушенным маской голосом. — Как вы себя чувствуете, Кейт? Мне сказали про сломанное ребро. Наверное, чертовски болит?
— Не все время, сэр, — ответила она.
— А Пэджетта, я так понимаю, уже увезли? Я слышал вертолет. С ним было трудно?
— Не очень трудно, сэр. По-моему, он рад возможности так или иначе прославиться. Могу я доложить вам подробно, сэр? Я хочу спросить, хорошо ли вы себя чувствуете для этого?
— Да, Кейт, — ответил он мягко. — Я в порядке. Не торопитесь.
Кейт не нужно было заглядывать в записи. Она постаралась прежде всего изложить факты, начиная с обнаружения в холодильнике пробирки с кровью и пряди волос, захвата Пэджеттом Милли, а затем почти поминутным описанием произошедшего на маяке. О своей роли во всем этом она говорила по возможности мало. Затем наступило время сказать что-то о Бентоне. Но как это сказать? Сержант Бентон-Смит вел себя отлично? Вряд ли такое возможно. Слишком похоже на полугодовую оценку поведения подлизы из четвертого класса.
Она помолчала. Потом сказала просто:
— Я не смогла бы ничего сделать без Бентона.
— Он делал то, чего от него ожидали, Кейт.
— Я думаю, он сделал гораздо больше, сэр. Нужно было огромное мужество, чтобы проталкивать меня в башню.
— И мужество, чтобы вытерпеть это.