Маяк

— Нам известно, что мистер Оливер рассердился на вас за то, что вы уронили за борт пробирки с образцами его крови для анализа. Кроме того, нам говорили, что он вообще относился к вам критически. Это правда?

— Все, что я для него делал, всегда было не так. Конечно, мы не так уж часто с ним общались. Нам ведь не полагается разговаривать с гостями, если только они сами того не пожелают. А он тоже был гость, хоть и вел себя так, будто он здешний житель и по какому-то особому праву на острове находится. Но если он со мной заговаривал, то обычно для того, чтобы жалобу высказать. Иногда он сам или мисс Оливер были недовольны продуктами, которые я им привозил, или он утверждал, что я неправильно заказ выполнил. Я чувствовал, что он просто меня недолюбливает. Он такой человек… Он был таким человеком, которому обязательно надо к кому-то придираться. Только я его не убивал. Я даже животное не мог бы убить, не то что человека. Я знаю, некоторые на острове хотели бы, чтобы виновным оказался я, потому что я тут так и не прижился: они это имеют в виду, когда говорят, что я не островной житель. А я и не хотел никогда им быть. Я сюда приехал потому, что моя мать так решила, и рад буду уехать, начать новую жизнь, получить квалификацию и настоящую работу. Я лучшего заслуживаю, чем всякую случайную работу выполнять.

Эта смесь жалости к самому себе и агрессивности выглядела весьма непривлекательно. Бентону пришлось себе напомнить, что это все-таки не делает Пэджетта убийцей. Он спросил:

— А вы больше ничего не хотите нам сказать?

Пэджетт некоторое время рассматривал поверхность стола, потом произнес:

— Еще только про дым.

— Какой дым?

— Ну, наверно, кто-то в Перегрин-коттедже рано встал и за дела принялся. Камин разжег. Я в спальне был, в окно выглянул и увидел дым.

Голос Кейт звучал предельно сдержанно:

— В какое время это было? Поточнее, пожалуйста.

— Это было вскоре после того, как я вернулся. Во всяком случае, еще до восьми. Я это знаю потому, что обычно слушаю восьмичасовые новости, если успеваю домой вернуться.

— Почему же вы раньше об этом не упоминали?

— То есть когда мы все в библиотеке собрались? Мне это не казалось таким уж важным. Я подумал, это меня дураком выставит. То есть я хочу сказать, а почему бы мисс Оливер и не разжечь камин?

Пора было заканчивать опрос и возвращаться в коттедж «Тюлень» — доложить Дэлглишу о результатах. Некоторое время они молча шли рядом, потом Кейт сказала:

— Не думаю, что кто-то рассказал ему про то, что верстку сожгли. Надо будет это проверить. Но интересно, почему никто этого не сделал? Скорее всего он прав — они не считают его своим, не считают островным жителем. И ему никогда ничего не говорят, потому что он не стал одним из них. Однако если Пэджетт действительно видел дым, идущий из трубы Перегрин-коттеджа незадолго до восьми, тогда он вне подозрений.

7

В понедельник, после завтрака, Дэлглиш позвонил в Маррелет-коттедж и сказал Марку Йелланду, что хотел бы его видеть. Йелланд ответил, что собирается выйти на прогулку, но если особой срочности нет, то он зайдет в коттедж «Тюлень» примерно в полдень. Дэлглиш предполагал, что сам пойдет в Маррелет-коттедж, но решил, что поскольку Йелланд явно не желал, чтобы нарушали его уединение, нет смысла настаивать. Адам провел беспокойную ночь, то сбрасывая с себя одеяло из-за неприятной жары, то, час спустя, просыпаясь от того, что дрожит от холода. Утром он проспал и, когда наконец, чуть после восьми, проснулся, почувствовал, что начинает болеть голова, а руки и ноги наливаются тяжестью. Как многие здоровые люди, он относился к болезни как к личному оскорблению, наилучший способ борьбы с которым — отказ принять болезнь как данность. Не могло быть ничего такого, с чем не справилась бы хорошая прогулка на свежем воздухе. Но в это утро он не жалел, что уступил возможность совершить такую прогулку доктору Йелланду.

Йелланд явился своевременно. На нем были прочные ботинки на толстой подошве, джинсы и хлопчатобумажная куртка, а в руке он нес рюкзак. Дэлглиш не стал извиняться за то, что нарушил его утренние планы: это не было бы ни необходимо, ни оправданно. Дверь коттеджа он оставил открытой, впустив внутрь поток солнечного света. Йелланд водрузил рюкзак на стол, но садиться не стал.

Без всяких предисловий Дэлглиш сказал:

— В субботу утром кто-то сжег верстку нового романа Оливера. Я должен спросить вас: это сделали вы?

Йелланд воспринял вопрос спокойно и тут же ответил:

— Нет, это не я. Я способен сердиться, негодовать, жаждать отмщения, способен быть несправедливым, я обладаю и другими отрицательными человеческими качествами, несомненно, свойственными многим людям, но я не инфантилен и не глуп. Сжечь верстку не значит помешать изданию романа. Вероятнее всего, это даже не вызвало бы больших неприятностей, лишь минимальное неудобство от задержки с публикацией.

— Деннис Тремлетт говорит, что Оливер сделал в этих гранках весьма существенные исправления. Теперь они утрачены, — объяснил Дэлглиш.