Маяк

– «Благородный и смелый»…, ага, смелый, как же, «барон Пускье снова приказывает тебе, мерз… мерзкое порождение чёрной паучей»… паучьей, наверно, «бездны, покинуть сию чистую и свищеную»… Нет, ты видел, «свищеную»! Дебил необразованный! А всё туда же, барон… Так, значит, «священную землю наших предков». О гонит пургу, да они сами здесь поселились всего сто лет назад, вырезав всех туземцев! Когда она у них священной-то стать успела?! Ладно, дальше… «Иначе ждёт тебя кара суровая»… Не, ну неужели нельзя было в этот раз придумать что-нибудь новенькое!

– Опять порвёт на куски и скормит собакам? – прогудел слуга, удаляясь в дом.

– Ну да. Бедные собаки. Хоть бы проявил какую-то оригинальность. Никакой фантазии! Так, ну и обычные ложные обвинения мне в рыло. Пожёг, поел, убил, отобрал, забрал силу. Скукота! Он перестаёт меня веселить, этот недоумок барон. Не люблю, когда творческая личность вдруг останавливается в развитии и зацикливается на одном и том же. Ладно, выкинь эту чепуху и убери там мочу после пацана, пожалуйста.

Ещё пару минут шаман снова посидел на крыльце, глядя на облака. Он чувствовал слабость и не хотел ничего делать. Да и какой смысл. Хотя, кому-то стоящему, возможно, нужна его помощь.

– Что у нас сегодня ещё? – спросил он тихо. Напрягаться не было смысла, потому что слуга услышал бы его шёпот и за километр.

– Беременная гулящая девка из деревни. Из простолюдинов. Дочка торговца.

– Так, с него мы сдерём втридорога. Ещё?

– И хворая дочка мельника.

– Мельника?! – шаман забеспокоился, вскочил на ноги и поспешил в дом. – С этого надо было начинать! А что с ней?

– Помогала матери стирать на реке, упала с мостков и простудилась. Лежит в жару уже несколько дней, и деревенский знахарь-коновал скоро успешно отправит её к их богам.

– Плохо, очень плохо! – воскликнул шаман, снимая надоевшую волчью шкуру и меховые штаны. – Фу, запарился совсем, вся задница вспотела. Мне всегда очень нравился этот работящий и честный человек. Просто алмаз в этой куче говна. Собирайся, навестим деревню прямо сейчас.

Без колдовской одежды он оказался совсем молодым и гораздо более стройным.

Шаман прошёл за полог, где на вешалках висели в ряд несколько ритуальных и повседневных комплектов колдовской одежды для разных церемоний. Он снял с крючка и надел на серое нательное бельё тёплую длинную рясу из тёмно-синей шерстяной ткани. На голову натянул шапку с острыми голубыми перьями и клювом всё той же несчастной тропической птицы, которую пришлось убить ради эффектного наряда.

– Взял всё необходимое для простудных заболеваний?

– Конечно, – откликнулся слуга, который уже закончил мытьё полов после посетителей и теперь проветривал помещение.

– Когда же они научатся мыться? – риторически спросил шаман, принюхиваясь. – Иногда еле сдерживаюсь, чтобы не вырвало. Если бы не ароматическая смола, совсем хана была бы.

– Боги им не разрешают, – прогудел слуга. – Всё готово.

До деревни они шли пешком. Конечно, можно было бы добраться и гораздо быстрее, если бы шаман сел на спину верного слуги, но сейчас ему хотелось пройтись по весеннему лесу и почувствовать своё тело заново после долгой тяжёлой болезни.

На деревьях набухали первые почки, вовсю журчали ручьи, трава пёрла со всей силы. Оголодавшие белки рыскали по соснам, иногда между деревьями показывались пугливые пятнистые олени, а возле реки шаман даже встретил лосиху с детёнышем. Вид пробуждающейся природы дарил ему хорошее настроение и наполнял новой надеждой, что главное желание рано или поздно обязательно сбудется.

Слуга просто шагал рядом, безучастно глядя по сторонам. Чувств он не испытывал и природой любоваться не был способен, но его присутствие рядом с шаманом гарантировало безопасность, потому что многочисленные чуткие глаза видели весь лес насквозь на многие вёрсты вокруг. Так что можно было не опасаться внезапной стрелы между лопаток или топора в лоб от диких суеверных жителей деревни.

У делянки лесника шаман приосанился, напустил на лицо строгое и надменное выражение. Войти в образ окончательно ему помог выкрашенный в синий цвет посох, который передал слуга. Шаман вздохнул от того, что на несколько ближайших часов ему придётся снова быть не самим собой.

Детвора лесника уныло ковырялась в дровянике, складывая попиленные с осени чурки в сани. Сам лесник поправлял упряжь на лошади, изредка покрикивая на детей. Завидев шамана, они все затихли и стали совершать руками характерные движения вокруг груди, прося богов защитить их от его недоброго колдовства.

– Какое убогое мракобесие, – вздохнул он еле слышно. – Как можно жить так глубоко в суевериях.

– Однако именно их суеверность и защищает тебя от расправы.

– От расправы меня защищаешь ты, – справедливо возразил шаман, глядя строгими глазами на детей.

– Мойте руки перед едой! – крикнул он им. – И не жрите сырого мяса!

– Святотатство! – ответил лесник, посылая правой рукой проклятие в сторону своего опасного соседа.

– Всё бесполезно. Это же их культура, – хмыкнул слуга.