Где-то наверху, у самой лампы, в это время проснулся волк Кулик-Сорока и помчался вниз, к Эльзе. А сама она почувствовала, что у неё вот-вот пропадёт голос. Или побледнеют веснушки. Или засаднит колено. Что делать? Оглядываться она боялась, но и не ответить было бы как-то странно — голос спрашивал явно у неё, больше в округе девочек не было.
— Что за камушек ещё? — спросила она не оборачиваясь. Ей показалось, что это наилучший выход.
— Янтарь, что ли, — ответил голос. — Эй, ты чего! — Это он закричал уже Кулик-Сороке, который вылетел из дверей и в два с половиной прыжка подскочил к кому-то. Вот когда Эльзе пришлось обернуться. На деревянном плоту пытался забраться на мачту какой-то молодой человек, довольно белобрысый и высокий. Волк прыгал вокруг плота, клацал зубами.
— Кулик-Сорока, подойди ко мне, — позвала Эльза.
— Папа был прав, у вас тут совсем не спокойная гавань. Я Капоряк, Борис Михалыч, стажёр-мастер гарантийного и технического обслуживания маяков, а вообще-то студент.
— Михал Борисыч, — поправила Эльза и сморщилась. Дело в том, что она терпеть не могла вранья. Правда, она с ним ещё ни разу не сталкивалась, но тут почувствовала, что ей говорят неправду.
— Нет-нет, Борис Михалыч. Вот. — И он кинул в воду почтовую бутылку. В бутылке было запечатано письмо:
Дорогой Эдвин! К моему большому сожалению, я не смогу посетить Ваш маяк в ближайшее время — дела немыслимой важности гонят к иным горизонтам. Однако и оставить сооружение без профилактического осмотра и ремонта не позволяет мне профессиональная гордость. А потому отправляю к Вам моего старшего сына, Бориса Михалыча. Впрочем, Вы можете звать его запросто — Борисом, Борей. Малый — парень не промах, он уже осматривал, ремонтировал и чинивал маяки. И их смотрители были довольны и не имели претензий к качеству работы.
Дорогой Эдвин, забудем старые обиды и недоразумения! Думаю, Вы проявите свои лучшие качества и разрушите мнение о Вас как о человеке грубом и несговорчивом. Парню много не требуется — приют, горячее питание и Ваше хорошее обхождение.
— Всё ясно, — сказала Эльза. — И Эдвина тоже нет, а есть я, Эльза. Что такое хорошее обхождение, я не знаю. А питательная горячая картошка и приют есть на маяке.
Что такое карантин
Боря Капоряк целый день ходил по маяку, то сверху вниз, то снизу вверх, доставал из своего саквояжа то небольшой ножичек-скальпель и ковырял краску на стенах, то прослушивал их через трубочку-стетоскоп. Молодой человек останавливался в некоторых комнатах, задерживался подолгу на лестнице, спускался в подвал. Вставал на башне возле самой лампы или, наоборот, у края, смотрел вдаль. По верёвочной лестнице даже добрался до флюгера на самой-самой верхушке, уселся кое-как на куполе, раскрыл свой саквояж и достал стетоскоп. Прижал его к жестяному волку, который как раз указывал носом на северо-восток. «Свалится или нет? — думала Эльза. — И как его ловить?» А ещё удивлялась, что вот уж никогда не подумала бы, что флюгер — такая важная часть, из-за которой стоит так рисковать, и что этот парень, пожалуй, смелее, чем кажется.
— Всё ясно, — сказал вечером Капоряк, — надо лечить. В анамнезе у нас, значит…
— Где? — спросила Эльза. Она ещё не слышала такого слова и в словаре его не видала.
— Как я понял, маяк когда-то перенёс незначительную усадку, осыпание штукатурки с потолков некоторых комнат, надписи или отметки на стенах. Лампу чистили не всегда, так? Не вовремя, да? Это… предыстория, чтобы тебе было понятнее, — то, что было с маяком раньше. В результате всего этого мы имеем: потерю внешнего и внутреннего вида, закопчённость потолка над лампой, сырость в подвале, поломки перил на лестнице и скрипы флюгера.
— Это серьёзно? — Эльза не на шутку забеспокоилась.
— Это поправимо. Но маяку предстоит ремонт. Слушай внимательно и всё запоминай. Рекомендую карантин, снижение нагрузок, ограничение времени работы лампы. Начинаем работу с завтрашнего утра. В восемь часов жду тебя в спортивной форме у деревянного настила. Всё понятно?
— А что такое карантин?