Вся компания вскочила и бросилась к дому. По пути они потеряли друг друга в толпе спешивших в укрытие гостей. Сильви оказался в комнате с камином и огромным окном, выходящим на гавань, присел на подоконник, глядя сквозь залитое водой стекло на скалы, и подумал, что лучше бы они с Нико остались в скальной бухте, лучше бы не слышали о Фрэнсисе Нормане, его дурацких деньгах и дурацкой торговле. Он встал и пошел искать брата, чтобы попросить его уйти, но по дороге случайно наступил на ногу какому-то высокому парню.
– Эй! – возмутился тот. – Ты намочил мои новые ботинки!
– Извини, – смиренно развел руками Сильви.
Девушка впереди него обернулась:
– Не говори глупостей, Артур, на твои ботинки уже и так вылилась целая туча. – Она взглянула на Сильви светло-карими глазами; с ее мокрых волос текла дождевая вода. – Не обижайся на моего брата, – сказала она. – Меня зовут Грейс. Не знаешь, где тут раздобыть горячего сидра?
– Сидра у нас и дома хоть залейся, – фыркнул Артур. – Куда ты еще собралась? – Его взгляд вдруг устремился в сторону, и Сильви обнаружил, что парень завороженно смотрит на Абигайл, а та – на него.
Остаток вечера прошел как в тумане, и кроме первой встречи с Грейс ван Горен Сильви запомнил навсегда только одно. Когда торжественный прием уже заканчивался и люди расходились, спотыкаясь в послегрозовой дымке, а Сильви в поисках Нико оказался на заднем крыльце, он увидел, что дверца погреба рядом с крыльцом открыта, перегнулся через перила и услышал скрип, приглушенный смех, неразборчивый шепот, а потом все стихло. Он спустился с крыльца, заглянул в погреб через щель в досках – и замер, охваченный странной, неуютной слабостью от того, что увидел нечто непостижимое. А потом развернулся и сбежал.
Через четыре месяца после того торжества в усадьбе Нортонов тусклым ноябрьским утром Абигайл примчалась к «Покорителю морей» и встала на причале, раскрасневшаяся, задыхающаяся.
– Можно тебя на минутку? – крикнула она Нико. – Хочу тебе кое-что показать!
Нико отсутствовал не меньше часа, а когда вернулся, волосы у него были взъерошены, глаза блестели, и он так глупо улыбался, что Сильви захотелось спросить, не подхватил ли он лихорадку.
Еще через несколько недель за ужином, когда за столом собралось все семейство Сван с присоединившимися к ним Питером и Софи Меттл, Нико объявил, что они с Абигайл Норман собираются сыграть свадьбу.
– Зачем тебе на ней жениться? – изумилась Софи. – Она такая злюка!
– Неправда, – возразил Нико. – Ты все поймешь, когда вырастешь.
– Ни за что не пойму, – буркнула Софи. – Она правда злюка. Абигайл пнула Пепперкорна и вытащила курицу Оделы из печки, когда мясо еще не прожарилось.
– Абигайл делала все это, когда мы были детьми, – сказал Нико. – А теперь она женщина и скоро возглавит отцовский бизнес. И еще она говорит, что любит меня. К тому же, – тут он покраснел, – у нас с ней будет ребенок. Она сказала мне сегодня за обедом. Абигайл думает, что это девочка. Она родится в апреле.
Изабель с Томасом переглянулись. Нико и Абигайл встречались всего три недели. До апреля оставалось меньше пяти месяцев.
– Терпеть не могу детей! – с чувством выпалила Софи. – А твою Абигайл просто ненавижу!
– Ты еще изменишь свое мнение, – уверенно пообещал Нико, приободренный молчанием родителей. – Абигайл хочет дать нашей дочери имя Хейзел. И я решил назвать в ее честь свой новый корабль.
Вскоре они поженились. Фрэнсис Норман вручил Нико дарственную на землю и недвижимость в Нью-Йорке, принадлежавшие Эндрю Норману, который много лет назад перебрался оттуда в Норман-Клиффе. Нико по рассеянности пару раз чуть было не использовал эту бумажку, чтобы разжечь камин, и от греха подальше отдал ее на хранение Сильви, а тот спрятал документ под матрас, на котором они с братом вдвоем спали детьми и который теперь стал слишком просторным для него одного. В обмен на дарственную Фрэнсис потребовал, чтобы новенькая, чудесная, коричневая с белым «Хейзел», едва пришедшая с сент-джонсских верфей в Цветочную гавань, без промедления отправилась в первое плавание под флагом его торговой компании.
Фрэнсис и Абигайл так торопили Нико, что «Хейзел», не успев пройти испытаний, отправилась в путь на два месяца раньше положенного срока. Каждый раз, когда Нико пытался протестовать, тревожно поглядывая на океан, Абигайл хватала его за руки: «Тебе надо отправляться немедленно, – говорила она, – пока ребеночек не родился». И Сильви тогда должен был бы все рассказать, но молчал, потому что «Хейзел» была прекрасна, а Нико – счастлив. Сильви молчал о том, что он видел и слышал в погребе во время торжества в усадьбе Норманов за несколько месяцев до того, как Абигайл пришла на причал за его братом, – о двух силуэтах в лунном свете, о слившихся в одно двух прерывистых дыханиях в тишине, об Артуре ван Горене, который сидел на деревянном ящике, и об Абигайл Норман у него на коленях. О том, как они слаженно двигались в размеренном, мощном, как морской прибой, ритме. О том, что он предпочел бы не видеть.