Маяки

– Клим, а Клим? Что с твоим папой? Что случилось?

Пилот вспомнил «Врана». Вопросы об отце напоминали ему о корабле, а корабль – об отце, навеки связанные, словно в этом металле, керамике и кремнии сохранилась душа родителя.

– Он был среди ликвидаторов. А потом заболел. Похоронили у дома, где мама сейчас живет.

– Отважный мужик был. Ты весь в него. Жаль, что такие…

Клим почувствовал напряжение, разлитое в воздухе, нарастающий гул отдавался в костях черепа. Пространство стало густым, осязаемым и нестерпимо громким. Клим упал на колени и, скорчившись, зажал уши ладонями.

А потом Дверь пропала и открылся проход. Стало тихо. Теплый оранжевый свет заполнил пещеру. Не сговариваясь, они с Андреем шагнули внутрь, боясь даже вздохом нарушить воцарившуюся тишину. Им почудились голоса. Родителей, друзей, недавних нанимателей в пиджаках. Тех, кто есть и кого никогда не будет, и тех, кто был, но уже пропал. Шум собственных мыслей, шум памяти в лицах, словах и событиях.

Когда Клима отбросило, он как раз пытался дернуть Андрея за плечо, чтоб указать ему на танцующий камень. Но камень успел быстрее. Подскочил, вывернулся наизнанку и воспарил. А вместе с ним воспарил и Андрей. Что-то вроде силового поля держало его, а из камня били яркие лучи. В голову, в грудь и в живот.

Все закончилось через минуту. Или Клим утратил чувство времени. Андрей плавно опустился на пол, камень захлопнулся, спрятав нутро, и вернулся на свое место.

Клим взвалил друга на плечо и вынес на свежий воздух. Казалось неправильным держать его в этой пещере, будь она даже сто раз высокотехнологичной.

Дыхание бедолаги, исчезающе редкое, наконец пришло в норму. Лежа на коленях пилота, он открыл глаза. Расширенные зрачки выдали – парень витает в совсем иных мирах.

– Андрей, Андрей, ты слышишь меня?

Клим шлепал его по щекам до тех пор, пока тот не взглянул на него осмысленно. Почему-то пилот вспомнил детство, как говорил маме, что хочет брата. Мама отвечала, что они будут постоянно ссориться, драться за игрушки, а Клим смеялся и говорил, что пусть хоть такой, но все же – брат.

– Да хватит уже лупить меня! Зануда. То перекись свою суешь, то… – Глаза Андрея сделались лукавыми, в них заиграли смешинки. Хоть что-то живое! Так чудеса бывают все-таки? – Ну, что уставился? Цел я, цел. Они что-то сделали, сказали, теперь я свободен. Убрали все железки, заменили живыми органами. Иначе я бы не проснулся больше.

– Как?

– Телепортация, наверное. Как иначе? Здорово, правда? Но знаешь, что главное?

Должно быть, выражение лица Клима о многом говорило, так что Андрей прыснул. Потом откинулся назад. Все же он был еще слишком слаб.

– Главное, что я был не один на планете. Мы пришли к Двери вдвоем. Они сказали – это было испытание, сможем ли мы распорядиться совершенными технологиями по чести и совести? И знаешь, мы провалили испытание. Мы – это все люди. Предсказуемо, правда? Но с твоим приходом они поняли, что не все потеряно для человечества. И спасли меня. Я чувствую себя самим собой. Не понимаю, они что, годами сидели там, за Дверью?

– Не знаю… Но я все время чувствовал, что за нами кто-то наблюдает.

– Я тоже. Они дождались нас, а могли давно разувериться и улететь.

– Может, это автоматика?

– Кто его знает. Но теперь я буду жить и вернусь к сестре. Не такой, каким обещал, ну что ж теперь. – Андрей оглядел себя, потом вдруг уставился на товарища. – А вот ты, Клим, настоящий супергерой.

– Спи давай. Потом поговорим. Ты должен набраться сил. Нам еще к шлюпке топать и спасателей дожидаться.

За их спиной, очерченная рассветными лучами, стояла Дверь, такая же, как и прежде, не пропуская внутрь ни человека, ни робота, ни даже свет.

Александр Градов «Джек, ты любишь мороженое?»

Я работаю смотрителем на кладбище: убираю могилы, протираю пыль на памятниках, ставлю живые цветы в вазы. Участок у меня – более ста захоронений, и за каждым требуется тщательный уход. Особенно перед посещением родственников. Кладбище-то наше непростое, что называется, не для всех, сами понимаете… Большинство родственников еще ничего, но есть среди них такие… Чуть что – сразу жалуются директору: почему, мол, цветы несвежие, пыль не вытерта, жухлые листья на дорожке? Хотя на самом деле я все убираю, а цветы вообще меняю каждый день – как положено. Просто хочется им погонять смотрителя, норов показать. Пусть терпит и улыбается, работа у него такая…

С утра пораньше я беру тележку, щетки, тряпки, метелки – и вперед, на участок. Пока все обойдешь, приберешься… А если в этот день еще и посещение, так вообще забот полон рот. Два часа пройдет, пока блеск наведешь. И перед завершением надо непременно проверить сенсорную панель, чтобы работала. А то как бывает: придет посетитель, а голограмма барахлит, изображение плывет. Скандал, да и только! Родственники возмущаются: они же за тем приходят, чтобы со своими усопшими пообщаться, а не просто так у могилы постоять. За это и деньги платят, причем немалые.