Маяки

Пока посетители со своими общаются, я тихонько в стороне стою, не мешаю. В строгом черном костюме и белой рубашке. На лице – подобающее случаю скорбное выражение. А затем подхожу и вежливо спрашиваю, не нужно ли чего, нет ли каких пожеланий. И обязательно провожаю посетителей до выхода, где, как правило, получаю чаевые. Но дают далеко не все – богатые, знаете ли, часто жадные… Но все равно я стою и кланяюсь – работа у меня такая.

У каждого из нас, смотрителей, есть свои любимые могилы. Нет, вы не подумайте, это не связано с чаевыми, тут совсем другое… Как бы это объяснить? В общем, убираешь такую могилу, и чувствуешь какую-то особую ауру. Словами не передать, это самому ощущать надо… У меня тоже такая есть – семьи Имамото. Выглядит она очень скромно: простая черная базальтовая плита с двумя именами: Лиза Имамото, тридцать восемь лет, и Джек Имамото, десять лет. Мать и сын.

Я хорошо помню ту историю, о ней много говорили. Лиза и Джек погибли в автомобильной катастрофе – в их прогулочный мобиль на полном ходу врезался тяжелый грузовик. Что-то случилось с тормозами, не успел остановиться. В общем, двадцать пять тонн металла и бетона (а грузовик перевозил балки для нового небоскреба) смяли легкий мобиль в лепешку…

Хоронить оказалось почти нечего – сплошное месиво из человеческой плоти и горелого пластика. Но все-таки похоронили, а затем господин Имамото заказал голограмму. Очень дорогую. Хорошая получилась, Джек и Лиза на ней как живые. Господин Имамото денег не пожалел… Посмертная голограмма – дорогое удовольствие, не каждый может себе позволить, но он уже тогда был богатым человеком, президентом крупной корпорации. А затем поднялся еще выше, стал министром…

После похорон господин Имамото часто навещал могилу своих близких. Придет, бывало, сядет на скамеечке и разговаривает с женой и сыном. Час, два – как позволяет время. Такому деловому человеку времени всегда не хватает. А у ворот кладбища его всегда ждал большой черный лимузин с личным шофером – везти на заседание совета директоров или на совещание в министерство. Занятой был человек, что и говорить. Кстати, чаевые он давал всегда хорошие, никогда про них не забывал.

* * *

Со временем господин Имамото стал бывать реже, иногда не появлялся по несколько месяцев. Я понимал – дела, заботы, министр все-таки… Но на День поминовения он всегда приходил и возжигал свечи – как положено.

Однажды мне сказали, что господин Имамото придет на кладбище в обычный, будний день. Я удивился – а как же работа, он же такой занятой человек? Но потом понял: господину Имамото, видимо, хочется побыть наедине, пообщаться с Лизой и Джеком без лишних глаз. И ушей тоже. Хотя у нас и закрытое кладбище, посторонних людей не бывает, но все-таки…

В традиционные поминальные дни народу всегда много, как ни скрывайся, а все равно будешь у всех на виду. В будни же почти никого нет, тихо, спокойно… Вот господин Имамото и решил прийти в такой день. Тем более что пошли слухи о его скором назначении премьер-министром, и внимания к нему стало еще больше. Как тут спокойно поговорить со своими родными?

И вот с раннего утра я ждал его. А до того еще раз прошелся тряпочкой по плите, подмел дорожки и освежил цветы. Затем переоделся в черный костюм и встал у ворот. Смотрю, в десять часов он идет. Но не один, а с молодой красивой дамой. Та цепко держала его за руку и буквально висела на нем. И вообще вела себя так, будто имеет на него какие-то особые права. Ну, вы меня понимаете…

Я поклонился и, как положено, проводил господина Имамото и его спутницу к могиле. Молодая дама оставаться не захотела – сразу же пошла гулять по кладбищу. Что понятно: многие наши памятники – настоящие произведения искусства – сделали известные скульпторы. И за очень большие деньги… Господин Имамото грустно посмотрел ей вслед, но ничего не сказал. Только вздохнул тяжело и вызвал голограмму жены. Он всегда так делал – сначала с ней говорил, а потом уже с сыном. Такой уж у него был заведен порядок…

Значит, вызвал господин Имамото Лизу, поговорил. О чем, я, разумеется, не слышал – нам запрещено близко подходить. Однако заметил, что Лизе разговор этот очень не понравился – хмурила брови и сердито поджимала губы. Но потом все-таки кивнула. А что ей оставалось делать? Голограммы ведь не для того созданы, чтобы спорить с родными, а для того, чтобы только общаться…

Потом господин Имамото вызвал сына. Он обрадовался, стал, как всегда, что-то говорить, но господин Имамото прервал. Опустил виновато голову и прошептал что-то. «Нет, ты не можешь!» – воскликнул Джек. Да так громко, что даже я услышал, хотя и стоял на приличном расстоянии.