Маяки

– Вы бежали. Простите меня, Павел Анатольевич, но вы именно бежали. От своих собственных страхов. А теперь из-за этих страхов ваш ребенок…

– Я его спасал. Именно для того, чтобы его спасти… Это все – для него.

– Вранье.

– Что?! Да как вы смеете…

– Не орите на меня. Я вам не прислуга. И я не на пожизненном контракте. Будете так со мной разговаривать – завтра же уеду.

– И проваливайте.

– И провалю. А вы тут останетесь дальше врать своему сыну. И самому себе.

Игорь едва успел отскочить в сторону – дверь хлопнула, выпуская рассерженного доктора.

А потом дядя Дима, растрепанный, но против обыкновения одетый не в шорты и футболку, а в светлый помятый костюм – будто и правда, собрался уезжать – бродил вдоль моря, расшвыривая ногой в разные стороны ракушки, хмыкал и бормотал: «Павел, бедный Павел…»

Дядю Диму Игорь не боялся. Поэтому дождался, когда тот немного успокоится, усядется на камень у воды, и подошел ближе.

– Кто такой бедный Павел? Мой папа?

– Кто? – удивился доктор.

– Ну, вы сейчас говорили «бедный Павел».

– А, это. Ты историю учил?

– До четырнадцатого века. Включительно. Сейчас Возрождение прохожу, там много всего. Комната говорит, на ближайшие полгода еще точно.

– Комната?

– Ну да, моя учебная комната. Там кино на стенах показывают. И голос говорит. А программу папа настраивает.

– Бедный мальчик, – вздохнул доктор, вынул из кармана поцарапанную флягу и отхлебнул глоток, крякнул, смахнул выступившие слезы. – Разговаривает с комнатой… – Он покачал головой. – Так вот, Павел – это был такой император одной очень великой империи. Умный, талантливый, трудолюбивый… Он мог бы быть тоже великим, если бы…

– Если бы – что?

– Официальная версия – если бы его не убили.

– А на самом деле?

– Что?

– Ну, когда говорят «официальная версия», значит, это вранье, а есть еще то, как на самом деле.

– Какой умный мальчик, – восхитился доктор и отхлебнул еще. – Хорошо учишь историю. Ну, раз так, слушай, как на самом деле. На самом деле Павел очень боялся. Предательства, заговора, смерти. И он решил от своего страха сбежать. Спрятаться. Уплыть на остров среди океана, куда никто из убийц не смог бы добраться.

– Как папа?

– Эм… – невнятно отозвался дядя Дима, добавляя еще глоток. – Но поскольку у него там не было океана, он построил себе остров, где получилось. Посреди города.

– Как это?

– А вот так. Чудесный остров между обычных улиц, волшебный рыцарский замок с башенками среди плоских дворцов.

– Правда волшебный?

– Да, в общем, нет. Знаешь, когда получается волшебство?

– Как?

– Неправильный вопрос. Не «как», а «когда». Нет рецепта, есть необходимые условия. Поэтому – когда. Волшебство получается, когда в него верят.

– А тот Павел что, не верил?

– Он боялся. – Доктор многозначительно поднял указательный палец. – А между страхом и верой, юный друг, согласись, большая разница.

– А мой папа боится?

– Хм. – Дядя Дима еще раз глотнул, потом очень аккуратно завинтил крышечку и отправил флягу в карман. Посмотрел на мальчика странными, чуть диковатыми глазами. – А это ты у него сам спроси.

Игорь не стал говорить, что теперь уже он боится – спрашивать у папы. Вместо этого уточнил:

– Значит, тот Павел умер из-за своего страха?

Дядя Дима вздохнул. Стащил пиджак, под которым оказалась прежняя обычная футболка. Игорь подумал, что, наверное, доктор все-таки никуда не уедет. Это было здорово, потому что иначе с кем тогда можно поговорить? В смысле, из взрослых, Аш-о-Эх не в счет.

– Я не пророк, – почему-то устало сказал доктор. – И даже не историк. Извини, малыш. И я не могу ничего решить за твоего папу.

– Тогда вы знаете, что надо делать, чтобы не погибнуть из-за страха?

– Знаю. – Доктор забросил на плечо мятый пиджак. – Нужно не бежать, а идти ему навстречу.

Он встал, опершись на камень и неуверенной походкой, глубоко увязая узконосыми туфлями в песке, направился обратно к дому…

– Дядя Дима! – окликнул его Игорь, спохватившись, что не спросил самого главного. – А кого боится мой папа? Мертвых?

Доктор не ответил.

* * *

Про саркофаги Игорь сначала пытался выяснить сам. Прислушивался к разговорам прислуги, когда та собиралась у Розы на кухне за завтраком и ужином. Но обрывки, которые ему удалось расслышать, запутывали его еще больше.

– А я, когда вернусь, куплю себе целый год в Древнем Риме.

Это горничная, София, высокая, плечистая, с длинным костлявым лицом и злыми черными глазами. Она как верблюжья колючка – угловатая, пересохшая, ощетинившаяся иглами. Игорь старался обходить ее подальше – нет, конечно, она не трогала его и пальцем, но ее взгляд как серная кислота – кажется, что проплавит насквозь. Странно, что папа этого не замечает. Наверное, потому, что он вообще Софию не замечает.

– Гладиатором, что ли? – фыркнула Лиза, смешливая и пухленькая. Она возится со всяким зверьем на заднем дворе, и Игорь иногда помогает ей кормить кроликов и цыплят. Лиза добрая, цыплята ее любят, но с Софией она разговаривает сердито. Наверное, эта София заражает всех, ранит, царапает колючками, брызгается жгучей кислотой.

– Дура, – равнодушно сказала София. Она привыкла, что ей так отвечают.