Маяковский без глянца

Маяковский примерял новую апельсиновую кофту, сшитую его матерью Александрой Алексеевной и двумя сестрами – Людой и Олей.

Бурлюк был в сюртуке, с воротником, обшитым разноцветными лоскутами, в желтом жилете с серебряными пуговками и в цилиндре.

Мой парижский костюм цвета какао был обшит золотой парчой. На голове – тоже цилиндр.

А на моем лбу Маяковский нарисовал гримировальным карандашом аэроплан. На щеке Бурлюка Володя изобразил собачку с поднятым хвостом.

Вид у нас был маскарадный и необычайно живописный.

Думали ли мы, что нас могут встретить скандалом? Думали.

Знали ли мы, что за нарушение общественного спокойствия и порядка (да еще на улицах) нас могут схватить полицейские, отвести в участок и даже выслать из Москвы? Знали.

Предполагали ли мы, что может произойти драка, схватка, свалка и чорт его знает какое безобразие на Кузнецком? Предполагали. …

Маяковский от разрисовки своего лица в последний момент отказался, предлагая, однако, загримироваться негром, на что нашего согласия не получил.

Наш чрезвычайный подъем объяснялся тем, что накануне я получил разрешение от губернатора на публичное выступление.

Ровно в двенадцать часов дня, вдев в петлицы деревянные ложки, мы появились наверху Кузнецкого.

Сразу начали по очереди читать стихи, медленно и важно шагая вниз.

Шли серьезно, строго. Без улыбки.

Я только заметил, что все встречавшиеся повертывали немедленно за нами, а иные забегали вперед и тревожно спрашивали:

– Кто это? Сумасшедшие? С диких островов? Жокеи из цирка? Укротители? Факиры? Чемпионы французской борьбы? Индейцы? Йоги? Американцы? Почему собака у этого толстяка на щеке? Почему аэроплан у этого блондина на лбу? Почему у этого верзилы желтая кофта? Тише – они читают стихи, тише! Это поэты? Не может быть! Говорят по-русски, но ничего не понятно. Тише. Все понятно. Они предсказывают! Идиоты! Это вы – идиоты, а они – наоборот! Урра! Три Евгения Онегина!

Какая-то встречная барынька с дочкой так нас испугалась, что даже перекрестилась:

– Господи помилуй!

Дочка бросилась к нам:

– Какая красота!

Барынька рванула дочь за рукав:

– Таня, уйди, уйди. Тебя могут изуродовать. Надо позвать полицию. …

Толпа росла. Началась давка.

Мостовая заполнилась. Извозчики не могли проехать. У Неглинной образовалась плотная людская стена.

Мы почувствовали, что с минуты на минуту разразится «происшествие».

Бурлюк рявкнул:

– Перед вами гениальные поэты, новаторы, футуристы: Маяковский, Каменский, Бурлюк. Мы открываем Америку нового искусства. Поздравляю!

Толпа аплодировала, свистела, кричала, возмущалась.

И вдруг послышался продолжительный полицейский свисток.

Мы повернули обратно кверху.

Городовые, продолжая свистеть, разгоняли толпу.

– Рразойдитесь!

Какая-то девочка поднесла Маяковскому апельсин.

Он поблагодарил и скушал.

– Ест! Ест! – шептались на всю улицу провожающие.

А мы важно шагали, читая стихи, хотя и понимали, что из-за шума и суматохи нас было трудно расслышать…

Однако часть молодежи и особенно студенты охраняли нас и храбро отшибали наступающих драчунов, хрипло кричавших:

– Их тут целая банда! Живодеры! …

Вдев в петлицы пальто по большому пучку редиски, мы отправились из гостиницы на главную … улицу. …

В ресторане испугались:

– Кто это? Кто?

Маяковский громко заявил:

– Три Шаляпина!

Нас попросили в отдельный кабинет:

– Там будет спокойнее.

Мы вышли. …

Мы … ходили со стихами по улицам, всех взбудораживая своим появлением.

И всех приглашали на вечер – «на чай футуристов».

Бенедикт Константинович Лившиц:

Не помню, куда мы заехали с вокзала, где остановились, да и остановились ли где-нибудь. Память сохранила мне только картину сложного плутания по улицам и Кузнецкий мост в солнечный, не по-петербургскому теплый полдень.

Купив две шикарные маниллы в соломенных чехлах, Володя предложил мне закурить. Сопровождаемые толпою любопытных, пораженных оранжевой кофтой и комбинацией цилиндра с голой шеей, мы стали прогуливаться.

Маяковский чувствовал себя как рыба в воде.

Я восхищался невозмутимостью, с которой он встречал устремленные на него взоры

Ни тени улыбки.

Напротив, мрачная серьезность человека, которому неизвестно почему докучают беззаконным вниманием.

Это было до того похоже на правду, что я не знал, как мне с ним держаться. …

Вокруг нас разрасталась толпа зевак.

Во избежание вмешательства полиции пришлось свернуть в одну из боковых, менее людных улиц.

Заглянули к каким-то Володиным знакомым, потом к другим, еще и еще, заходили всюду, куда Маяковский считал нужным показаться в своем футуристическом великолепии. В Училище живописи, ваяния и зодчества, где он еще числился учеником, его ждал триумф: оранжевая кофта на фоне казенных стен была неслыханным вызовом казарменному режиму школы. Маяковского встретили и проводили овациями.

Ему этого было мало.

Апостолы футуризма

Виктор Борисович Шкловский: