Читаем Маяковский. Самоубийство полностью

Маяковский. Самоубийство

С первых же строк стихотворения с всегдашней пронзительностью и силой звучит тут старая, вечная его лирическая тема:

Обшаркан мильоном ног.Исшаркан тыщей шин.Я борозжу Париж —до жути одинок,до жути ни лица,до жути ни души.Вокруг меня —авто фантастят танец,вокруг меня —из зверорыбьих морд —еще с Людовиковсвистит вода, фонтанясь.Я выхожуна Place de la Concorde.

С другой стороны — и в «Письме Татьяне Яковлевой», в этом интимном любовном послании ему б «опять знамена простирать»:

В поцелуе рук ли, губ ли,в дрожи тела близких мнекрасный цвет моих республиктоже должен пламенеть…Ревность, жены, слезы… ну их! —вспухнут веки, впору Вию.Я не сам, а я ревнуюза Советскую Россию.

А дальше сходство между этими двумя — такими разными! — стихотворениями становится все поразительнее.

В «Разговорчиках с Эйфелевой башней»:

Идемте, башня!К нам!Вы —там,у нас,нужней!Идемте к нам!В блестенье стали,в дымах —мы встретим вас.Мы встретим вас нежней,чем первые любимые любимых.

В «Письме Татьяне Яковлевой»:

Мы теперь к таким нежны —спортом выпрямишь немногих, —вы и нам в Москве нужны,не хватает длинноногих.

В «Разговорчиках…»:

Пустьгород ваш,Париж франтих и дур,Париж бульварных ротозеев,кончается один, в сплошной складбищась Лувр,в старье лесов Булонских и музеев.

В «Письме…»:

Не тебе, в снега и в тифшедшей этими ногами,здесь на ласки выдать ихв ужины с нефтяниками.

И, наконец, последние строки, завершающие его разговор с Эйфелевой башней:

Решайтесь, башня, —нынче же вставайте все,разворотив Париж с верхушки и до низу!Идемте!К нам!К нам, в СССР!Идемте к нам —явам достану визу!

А вот — последние (точнее — предпоследние, о последних чуть позже) строки его «Письма Татьяне Яковлевой»:

Ты не думай, щурясь простоиз-под выпрямленных дуг.Иди сюда, иди на перекрестокмоих больших и неуклюжих рук.

Это вроде — совсем уже о личном. И слово «перекресток», говорящее не столько о «скрещенье рук», сколько о скрещенье улиц, — на месте ли тут оно?

Но это, как я уже сказал, была не последняя, а предпоследняя строфа.

А вот — последняя:

Не хочешь? Оставайся и зимуй,и это оскорбление на общий счет нанижем.Я все равно тебя когда-нибудь возьму —одну или вдвоем с Парижем.

«Иди сюда, иди на перекресток» — подсознательно это обращено уже и к Парижу, который он собирается «взять». Вот откуда это, как будто не совсем уместное в выяснении отношений с любимой женщиной, урбанистическое «перекресток».

В жизни он еще на что-то надеялся. Перед возвращением в Москву оставил в цветочном магазине деньги, чтобы после его отъезда Татьяне каждый день посылали цветы. Из Москвы засыпал ее письмами, в которых рисовал их будущую совместную жизнь. Но стихотворение, в особенности эти последние его строки, — и это упрямое мальчишеское «все равно», и это неопределенное «когда-нибудь», и это беспомощное «не хочешь?», и «оскорбление», которое он собирается нанизать на общий счет, приписав его ко всем прежним своим любовным неудачам, — все это яснее ясного говорит, что он уже понял: дело безнадежное. Никогда он ее не «возьмет». Ни одну, ни — тем более! — «вдвоем с Парижем».

ГОЛОСА СОВРЕМЕННИКОВ

…С кем бы Маяковский ни говорил, он всегда и всех уговаривал ехать в Россию, он всегда хотел увезти все и вся с собой, в Россию. Звать в Россию было у Володи чем-то вроде навязчивой идеи. Стихи «Разговорчики с Эйфелевой башней» были написаны им еще в 1923 году, после его первой поездки в Париж:

Перейти на страницу: